Русская Армия в изгнании. Том 13

В понедельник 28 июля наступил долгожданный и в то же время жуткий день экзамена при Главном штабе. В конференц-зале за длинным столом, покрытым малиновым сукном, сидело человек восемь офицеров, сверкая эполетами и перевязями на парадных мундирах, перед каждым из них лежала каска и папка с бумагами. В скромном синем костюме, но с гордым видом я предстал перед комиссией. Председатель, генерал Эскобар, в белом кавалерийском мундире и в золотых эполетах, начал экзамен. Узнав, что я русский кавалерийский офицер, он прежде всего поинтересовался, в каком полку я служил, и просил меня описать ему русскую гусарскую форму со всеми подробностями. Алый доломан и синий ментик, расшитый золотыми филиграновыми шнурами, пленили многих штаб-офицеров, и они благосклонно отнеслись ко мне во время экзаменов.

– Прекрасно, капитан, теперь скажите мне, на каких войнах участвовали и сколько раз были в боях? – спросил генерал, как я уже слышал, ненавидевший немцев.

– Ваше превосходительство, в составе 11-го гусарского полка я принимал участие в конце Великой войны с 1917 года, а затем, после коммунистического переворота, находился в Белой армии с 1918-го по 1920 год, – ответил я.

Генерал улыбнулся, разгладил подстриженные на английский манер усы и заявил, что считает меня вполне подходящим инструктором-офицером и дальнейших вопросов не имеет. Затем каждый офицер комиссии задал мне какой-нибудь вопрос по тактике администрации и даже по артиллерии, но опыт двух войн спас мое положение, и я удачно отвечал на вопросы. После устных испытаний меня попросили перейти в манеж военного училища, где два драгуна держали под уздцы гнедого коня под английским офицерским седлом. Генерал Эскобар, как кавалерист, взял в руки бич, и я пошел на барьеры. Этому занятию хорошо обучили в Гвардейской школе, и я легко брал трипель-бар, банкет и каменную стену. После этого генерал приказал мне остановиться и, пожав руку, поздравил с зачислением в парагвайскую кавалерию. Вслед за этим меня поздравили все офицеры комиссии, а в военном министерстве полковник Шерифе похвалил в моем лице русских гусар. Мне было так приятно, что я чуть-чуть не бросился ему от радости на шею.

В тот же день я отправился с майором Гестефельдом в военное интендантство для того, чтобы заказать там форму. Офицерский портной-немец снял мерку и обещал через неделю прислать мне мундир, сюртук, синие бриджи и две пары защитного обмундирования. В соседнем отделении были заказаны пара лакированных ботфорт, каска, лядунка, шарф, эполеты, погоны, темляк и палаш. Теперь оставалось только дождаться декрета президента республики доктора Гондры о моем зачислении в парагвайскую армию. Все это время я проводил в семье Гестефельда, ухаживая за милыми кузинами фрау Марты. Через три дня я прочел в газетах президентский декрет о моем зачислении в армию и, схватив газету, как сумасшедший запрыгал от радости по комнате.

Весь остаток недели я просидел дома, не желая показываться в городе штатским человеком, и выходил только с Гестефельдом в ближайшее кафе выпить очередной пунш. В субботу в восемь часов утра интендантский унтер-офицер принес мне огромный тюк и массу всевозможных свертков. С каким усердием я принялся разворачивать и примерять новую драгунскую форму! Надев синий мундир с малиновыми обшлагами и воротником, опоясав шарф и пристегнув лядунку, я подошел к зеркалу – ив первый момент не узнал свое отражение. Драгунский мундир с эполетами вместо синего пиджака, синие бриджи с малиновыми кавалерийскими лампасами, ботфорты, палаш и каска дополнили красоту моего нового костюма. В таком виде я вышел на улицу. В Николаевском кавалерийском училище существовала традиция, согласно которой по производству в офицеры молодые корнеты давали на чай солдату, первым отдавшему ему честь. В Парагвае я вторично выполнил эту традицию и, подозвав бравого драгуна, отдавшего мне честь, наградил его десятью пезо, за что тот долго меня благодарил и сбегал даже за такси.