Русская армия в войне 1904-1905 гг.: историко-антропологическое исследование влияния взаимоотношений военнослужащих на ход боевых действий

Наказания мирного времени (дисциплинарный батальон) на войне вообще переставали быть наказаниями. Осужденного солдата отправка в такой батальон скорее радовала, чем огорчала. В дисциплинарном батальоне, несмотря на тяжелые условия несения службы, осужденный не подвергался риску быть убитым или покалеченным. Начальники всех степеней понимали, что заключение в крепость и отдача в дисциплинарный батальон на фоне повседневных рисков военного времени оказывались скорее избавлением, чем наказанием. Но нижний чин, таким образом формально спасенный от приговора военного суда, не избегал возмездия. «Штрафников» отправляли на самые тяжелые задания (дневная разведка, вынос тела убитого товарища с поля боя и пр.), они первыми посылались на самые опасные участки. Офицеры и их подчиненные хорошо понимали, что Свод военных постановлений о наказаниях переставал в полной мере влиять на повседневную жизнь воюющей армии. Поэтому на передовых позициях возникала тенденция создания адекватной замены действующего устава, о чем штабс-капитан Рябинин вспоминал: «Уставы тоже не особенно ценились на войне, и я у редкого офицера встречал в руках такой необходимый на войне устав, как “Полевой”» ^{421}. С одной стороны, пощечина, затрещина, побои унижали человеческое достоинство, но, с другой, они же являлись скорым и действенным средством наказания, которое самими потерпевшими часто воспринимались более гуманными, чем предусмотренные Сводом военных постановлений. Например, за отказ выполнить прямой приказ в боевой обстановке полагается расстрел, офицер мог представить соответствующий рапорт на солдата. Но тот же самый командир мог вовремя отданной затрещиной заставить солдата исполнить приказ и избежать неминуемого расстрела. В условиях боевых действий солдаты нередко впадали в ступор — состояние, возникающее под воздействием сильных душевных потрясений (ужас, страх, угроза жизни) и проявляющееся в виде блокировки аффективной деятельности, двигательной активности, замедлении мыслительной деятельности. Данное состояние могло проходить без существенных последствий. Но могло способствовать возникновению панического состояния со стремлением к хаотическим действиям (например, побег), а также депрессии [35].

Практика применения телесных наказаний и рукоприкладство имели место в армейской и флотской повседневной жизни ^{422}, хотя, согласно ст. 185 Устава дисциплинарного исправленного по приказам по военному ведомству 1904 г. № 30, 461 и 573, за нанесение нижним чинам ударов или побоев офицер должен был быть подвержен содержанию на гауптвахте от одного до шести месяцев, а в случае повторения — исключению из службы ^{423}.

В своих воспоминаниях матрос крейсера «Рюрик» М. Сливкин четко отобразил внутреннюю дифференциацию офицеров по принципу: сторонники «дисциплины кулака» или «дисциплины разума». В мемуарах Сливкина мы находим следующую фразу: «Одних начальников мы стали уважать, других — ненавидеть» ^{424}. В конечном итоге подобные оценки напрямую влияли на боеспособность: «Если же на вахте стоял какой-нибудь ненавистный нам офицер, тогда все не ладилось» ^{425}.

В свою очередь, офицер, пользовавшийся уважением у нижних чинов, был уверен в том, что подчиненные под его началом свое «я» будут отождествлять с исполнением воинского долга. «Команда молодцом и проявляет удивительную заботливость об офицерах: и воды притащит, и что-нибудь подставит, чтобы присесть, а с ранеными обращались просто трогательно», — вспоминал офицер крейсера «Россия», входившего во Владивостокский отряд крейсеров ^{426}.

Устаревшая, хотя и вполне гуманная драгомировская программа воспитания войск предполагала взаимоотношения в рамках большой дружной патриархальной семьи, где офицеру отводилась условно роль отца-командира, а нижним чинам, соответственно, роль, по словам генерала М.И. Драгомирова, «меньшой родни» ^{427}. В 140-м Зарайском пехотном полку система генерала М.И. Драгомирова «отец-командир» отвечала требованиям ситуации. Этот полк был укомплектован нижними чинами срочной службы: молодыми людьми в возрасте от 21 до 25 лет, командирами батальонов в возрасте 50-56 лет — особенность комплектования личным составом позволяла командиру полка и офицерам выстраивать взаимоотношения с подчиненными в рамках драгомировской патриархальной системы. Такая ситуация в Зарайском полку по большому счету оказалась счастливым исключением, а не закономерным правилом. В войне 1904-1905 гг., в которой столкнулись массовые армии, молодые офицеры объективно не могли успешно выстраивать свои отношения с подчиненными в рамках патриархальной модели. Возрастные характеристики юных поручиков и подпоручиков, а также семейных и многодетных солдат в возрасте 35-36 лет не соответствовали позициям «отцы — дети».