Русская басня

Две Мухи собрались лететь в чужие крáи
И стали подзывать с собой туда Пчелу:
             Им насказали попугаи
О дальних сторонах большую похвалу.
Притом же им самим казалося обидно,
             Что их, на родине своей,
             Везде гоняют из гостей;
И даже до чего (кáк людям то не стыдно,
             И что они за чудаки!):
Чтоб поживиться им не дать сластями
             За пышными столами,
Придумали от них стеклянны колпаки;
А в хижинах на них злодеи-пауки.
«Путь добрый вам,— Пчела на это отвечала,—
                    А мне
       И на моей приятно стороне.
От всех за соты я любовь себе сыскала —
       От поселян и до вельмож.
             Но вы летите,
             Куда хотите!
       Везде вам будет счастье то ж:
Не будете, друзья, нигде, не быв полезны,
             Вы ни почтенны, ни любезны.
             А рады пауки лишь будут вам
                   И там».

Кто с пользою отечеству трудится,

             Тот с ним легко не разлучится;
А кто полезным быть способности лишен,
Чужая сторона тому всегда приятна:
Не бывши гражданин, там мене презрен он,
И никому его там праздность не досадна.

МУРАВЕЙ

Какой-то Муравей был силы непомерной,
Какой не слыхано ни в древни времена;
Он даже (говорит его историк верный)
Мог поднимать больших ячменных два зерна!
Притом и в храбрости за чудо почитался:
             Где б ни завидел червяка,
                    Тотчас в него впивался,
И даже хаживал один на паука.
             А тем вошел в такую славу
             Он в муравейнике своем,
Что только и речей там было, что о нем.
Я лишние хвалы считаю за отраву;
Но этот Муравей был не такого нраву:
                    Он их любил,
             Своим их чванством мерил
                    И всем им верил;
А ими наконец так голову набил,
      Что вздумал в город показаться,
      Чтоб силой там повеличаться.
      На самый крупный с сеном воз
      Он к мужику спесиво всполз
      И въехал в город очень пышно;
Но, ах, какой для гордости удар!
Он думал, на него сбежится весь базар,
             Как на пожар;
      А про него совсем не слышно:
      У всякого забота там своя.
Мой Муравей, то взяв листок, потянет,
      То припадет он, то привстанет:
      Никто не видит Муравья.
Уставши наконец тянуться, выправляться,
      С досадою Барбосу он сказал,
Который у воза хозяйского лежал:
      «Не правда ль, надобно признаться,
                    Что в городе у вас
      Народ без толку и без глаз?
Возможно ль, что меня никто не примечает,
      Как ни тянусь я целый час;
             А кажется, у нас
      Меня весь муравейник знает».
И со стыдом отправился домой.

             Так думает иной

                    Затейник,
Что он в подсолнечной гремит.
                    А он — дивит
      Свой только муравейник.

ЛИСИЦА И ВИНОГРАД