Русская богословская наука в её историческом развитии и новейшем состоянии

Но обогатив, обеспечив и двинув научное знание в своей сфере, исследования И. Д. Мансветова неотразимо обнаружили насущную нужду в привлечении и обозрении новых материалов. Это ответственное служение с великой и плодотворной ревностью нес другой специалист литургики проф. Н. Ф. Красносельцев, который оставил после себя обильный и ценный научный вклад. Однако лишь ученик последнего, проф. А. А. Дмитриевский, является собственно преемником даров и трудов И. Д. Мансветова. Это — лучший и наиболее компетентный в России литургист, заслужено снискавший имя «русского Гоара» колоссальными, прекрасно комментированными изданиями и известный многими другими капитальными сочинениями. К этим корифеям русской литургической науки так или иначе примыкают все прочие ее деятели, из которых крупную величину представляет проф. А. П. Голубцов, особенно выделяющийся своими документальными работами о «соборных» службах.

Из частных вопросов всего больше посчастливилось Типикону (проф. М. Н. Скабалланович, прот. М. А. Лисицын, проф. И. А. Карабинов, прот. К. С. Кекелидзе).

Проф. А. П. Голубцов в 1889 г. свидетельствовал: «Слово научной оценки всегда будет стоять ниже тех живых, непосредственных впечатлений, которые дает литургийная служба сама собой и с которыми мы сроднились благодаря влиянию нашего воспитания, преданиям семьи и религиозным представлениям. И современная литургическая наука стремится лишь возвести наше благоговейное, но порой безотчетное уважение к церковному обряду на степень исторического его понимания и сознательного к нему отношения». Эти заявления специалиста верно характеризуют научные идеалы русских литургистов и успешно исполняются ими в интересах общего научного прогресса.

XVI. ЦЕРКОВНАЯ АРХЕОЛОГИЯ

К тому же направляется и церковная археология, хотя и не столь широко. Ее адепты говорят, что она «едва ли не самая молодая по времени своего появления на свет, по степени обработки и систематизации», «по некоторым отделам ходит еще ощупью и покуда не имеет возможности выбраться на прямую и торную дорогу» по «недостатку строго выработанного метода и точных критериев для научной оценки уже имеющихся данных», причем даже об «археологическом памятнике» не сформулировано бесспорное понятие, между тем без всего этого немыслима систематическая постановка археологии, как науки, и т. п. Если эти неутешительные разоблачения компетентного профессора А. П. Голубцова правильны для церковно-археологического знания вообще, то для России они несомненны сугубо, ибо здесь обсуждаемая дисциплина прежде была прямо загнанной в богословии, служа прибавлением к прикладной науке литургики и являясь своего рода addendis superaddendum. Она ограничивалась рассмотрением храма и принадлежностей его в качестве обстановки богослужения и собственно старалась иллюстрировать последнее, питаясь почти исключительно литературными свидетельствами. Посему и ее содержание было довольно странным mixtum compositum иногда совсем чуждых материй, обнимая (в первой четверти XIX в.) сведения о священных лицах, временах, местах, священных действиях, церковном правлении, о священных одеждах и богослужебных книгах, а бесспорный и глубокий мудрец наш далеко не для своего лишь века и отечества — митрополит Московский Филарет (Дроздов) — еще в 1860 г. питал к этой науке нерасположение и относил к ней вопросы о правах митрополитов и о титуле «экзарх». Даже митрополит Макарий (Булгаков), ясно понимавший разность задач церковной археологии и литургики, категорически утверждал (во «Введении»), что «с большой выгодой обе эти науки совокупляются в одну, которая сначала показывает происхождение и историю каждого священнодействия, а потом его значение и настоящее употребление; выгода отсюда и для самих этих наук, которые, таким образом, становятся одна для другой дополнением, подкреплением и пояснением», так что они «очень удобно могут быть излагаемы вместе под одним общим названием Литургики, или Учения о богослужении».

Этим совершенно стиралась всякая индивидуальность церковной археологии, лишавшейся самих корней для своего роста, и в научно-богословской области эта дисциплина утверждена лишь академическим уставом 1869 года и развивалась в связи с прогрессом ее в России, поощряемая и на регулярно повторявшихся (с 19 марта 1869 г.) археологических съездах, на первом из которых авторитетно ходатайствовали об особом духовно-академическом преподавании этого предмета отдельным профессором и даже о введении ее в курс Духовных Семинарий (проф. Ф. И. Буслаев). Тогда же точно и прочно определено его содержание, что эта наука оперирует преимущественно с вещественными памятниками.