Русская Доктрина

Культура с заглавной буквы – модель, в которой материальное обустройство оказывается лишь средством решения культурных задач. Ибо все задачи, которые решает государство и общество, даже чисто экономические задачи, не говоря уже о политических, – это именно задачи Культуры. Культура имеет дело не только с “прекрасным”, но и с самым “грязным”, она выполняет и “санитарные” функции. Даже самому закоренелому цинику придется пересмотреть свое отношение к зависимости культуры от “базисных” сфер, если указать на такую бросающуюся в глаза обратную зависимость: Культура является сердцевиной и источником идейных моделей и решений, на основе которых строится работа СМИ, массовых коммуникаций, развлечений, искусства – ведь вся эта деятельность задается через культурную идеологию. Менее заметно, но не менее значимо воздействие Культуры на выбор многих параметров экономики и политики.

Неспособность нашего общества найти свое решение, свой ключ к созиданию Большой Культуры – это наша главная беда, вернее, одна из форм ее (потому что на главную беду каждый выходит со своей стороны и видеться она может в разных ракурсах: для кого-то через кризис права, для кого-то через демографический коллапс, для кого-то через упадок исторического самосознания). Однако как раз Культура фокусирует в себе идеологию нации – прокладывает путь к соединению разрозненных ракурсов в одно объемное видение ситуации. Мы лишены сегодня инструмента, который вновь связал бы рассыпавшееся общество после пронесшегося ураганом Смутного времени в единый организм, в сверхнациональную нацию.

По мысли И.А. Гундарова, наши исторические катастрофы не являются нашим поражением, скорее это “трудности первооткрывателей”: “В стратегическом плане мы не проигравшие, а ищущие путь к более совершенному мироустройству. Вызывает восхищение историческая пассионарность российского народа, сумевшего всего за 150 лет пройти через семь общественно-экономических формаций (рабство, феодализм, капитализм, военный коммунизм, нэп, бюрократический социализм и снова капитализм), шесть форм государственного устройства (абсолютная монархия, конституционная монархия, парламентская республика, советская власть, власть КПСС, президентская республика) и три типа политических режимов (диктатура, демократия, анархия). Исторический смысл этих колебаний в том, что они дают уникальную возможность сравнить разные варианты развития и выбрать из них оптимальное сочетание”.

В этой мысли не все точно и корректно в деталях, но она верна в целом, и ее оптимизм – блистателен. Мы могли бы добавить к ней, что в еще большем историческом масштабе русская нация всегда “прислонялась” к соседним цивилизациям и через этот контакт с более мощными, чем наша собственная, еще не вполне зрелая Культура, черпала новые способы саморазвития и самозащиты. В совсем еще детском возрасте русская нация приняла опекающее влияние византийской Культуры, “византизм” стал нашим культурным прародителем. Однако уже очень рано русская нация была вынуждена “прислониться” и к монгольской политической практике, которая привила русским свойство лавинообразного континентального сознания (“евразийство”). В схватке с мощной цивилизацией Западной Европы русская нация была вынуждена прибегнуть к выравниванию своей инфраструктуры по западным образцам и пошла на значительные заимствования генерального технологического кода протестантского севера Европы (“европеизация”). Наконец, в результате связанного с предыдущим процессом все большего и большего втягивания России в мировую систему, в неравную игру, затеянную постпротестантской Европой, русская нация дала свой очередной асимметричный ответ – аккумулировав не навязываемую схему “углубленной модернизации по-европейски”, а схему европейской же революционной альтернативы (“индустриальный социализм”). Во всех этих случаях можно говорить о своеобразных смешанных типах Большой Культуры, о соединении весьма противоречивых способов культурной реализации.