Шешковский. Мужчина, женщина – все едино. Все божьи твари, ангел вы мой. И кнут от бога. Чрез него смирению учимся. А смиреньем достигаем спасенья души. Гордыня-то к добру не приводит. От гордыни рушились царства. А про смертного человека нечего даже и говорить. Смертный человек, он ведь глуп. Мнит себя чуть не богу равным. Тут-то его кнутом и хлестнуть. Чтоб помнил: нет, ты не бог, но прах. Ты червь! А коли червь – пресмыкайся. Глядишь, и просветленье приходит. И к небу мыслями обращен. Плоть страждет, а дух ликует.
Елизавета. Прошу вас, не подходите ко мне.
Шешковский. Сударыня! Вы полагали, в Италии пребываете в безопасности. А у державы длинные руки. Она и в Италии вас достанет. Их сиятельство граф Орлов-Чесменский не такие дела совершал. А уж вас схватить да доставить ему не занятие, а забава.
Елизавета. Вотчемжелают меня сломить! И вы, презренный человек, надеетесь, что хоть на миг я поверю столь отвратительной клевете? По-вашему, я потому в отчаянии, что схвачена так вероломно и подло? Нет, сердце мое болит оттого, что в эти минуты мой супруг страдает столь же сильно, как я, что он, пред кем склонялся весь мир, сейчас в заточении и бездействии.
Шешковский. Сударыня, все суета суетствий. Обман чувств, помраченье ума. Граф Орлов вам такой же супруг, как ваш покорный слуга, который по воле господней давно женат.
Елизавета. Вы-негодяй! Вы клянетесь богом и здесь же смеетесь над святым таинством. Нас обвенчал корабельный священник в присутствии Грейга и де Рибаса.
Шешковский. Венчал вас, голубка, ряженый матрос, хлебнувший пред тем для храбрости водки. Граф же Орлов и их превосходительства адмирал Грейг и де Рибас исполняли монаршую волю. Все мы ее усердные слуги, а я, здесь стоящий Степан Шешковский, сын коломенского полицеймейстера, моей государыни верный пес. И всех ее недругов и врагов клыками перегрызу, клыками-с.
Голос Елизаветы. Спасите!
7
Алексей. Брат мой ушел от тебя столь темен – вижу, изрядно тобой награжден.
Екатерина. Я его свыше мер наградила. Дальше можно лишь отставлять.
Алексей. Весело мне, государыня, слышать такие речи.
Екатерина. Что делать, граф.
Все поминутно напоминают свои услуги и благодеяния. Все кругом мои благодетели. И Панин, и Дашкова, и Григорий. Можно подумать, все, что сделано, делалось не России, а мне. Можно подумать, что я сама пальцем не шевельнула, – все вышло в нашем отечестве без меня.
Алексей. Чем тебя, матушка, мы прогневали?
Екатерина. Все дружбы хотят, а в толк не возьмут, что на троне друзей не имеют.
Алексей. В былые дни мы от тебя другое слыхали.
Екатерина. Мало ли что. В былые дни ты, разлучившись с распутной девкой, не слег бы с тоски.
Алексей. Откуда, матушка, у тебя подобные занятные вести?
Екатерина. Не все тебе знать, Алексей Григорьевич. Алексей. Быть может, один молодой дворянин, обучавшийся в Европе наукам, доносит и о моей тоске?
Екатерина. Чрезмерно много видите, граф.
Алексей. Правило у меня такое: идучи на трудное дело, видеть, что делается за спиной.
Екатерина. Не думала я, что победитель турецкого флота сочтет за подвиг схватить бессовестную бродяжку.
Алексей. Кто знает, матушка, что трудней.
Екатерина
Алексей. Приказывай, я уже здоров.
Екатерина. Наглость развратницы выходит из всех пределов. Она осмелилась просить меня об аудиенции.
Алексей
Екатерина. Уж пятый день стоит на своем. Нет у нас пыток, вот и упорствует.
Алексей. Нет пыток, есть кнут.
Екатерина. Что далее, граф?
Алексей
Екатерина
Алексей. Что с тобой, государыня?
Екатерина. Сладко? Очень уж хороша? Говори!
Алексей
Екатерина. Аей сейчас сладко? Вишь, как чувствителен. Как добросерд! Сатир, кентавр! Так сам и допросишь. Коли жалеешь. Без кнута.
Алексей. Богом прошу, избавь, государыня. Как мне допрашивать?
Екатерина. Как ласкал. Ты ведь улещивать искусник. Что мне ученого учить.
Алексей
Екатерина. Это тебе – от женщины, граф. А государыня, будь покоен, – государыня наградит.
Катерине Ивановне, чтоб проводила. Она и проводит.
8