Русская драматургия конца ХХ – начала XXI века

Всё это несовместимо со службой при Куропеевых. Питать их головы смелыми, опережающими время, прогрессивными идеями бессмысленно, потому что они категорически боятся что-либо менять, и смешно надеяться, что подобные люди способны на риск. Лямин очень быстро понимает, что в этой системе служебных координат, властных кабинетов и карьерных лестниц ему нет места: «Я не умею руководить и управлять!.. Я трудолюбивый, интеллигентный, любящий свою родину, необщественный человек…» [124]. Поэтому понятно его ликование, когда Куропеев подбирает ему замену. Однако пьеса заканчивается неожиданным для реально-бытовых пьес Володина «сдвигом в условность». У нового назначенного начальника не только созвучная со старым фамилия (Муравеев), но и абсолютное внешнее сходство. Муравеев и Куропеев – двойники (их роли должен играть один и тот же актёр), являющие клонированный, тиражированный тип функционера. У них одинаковые слова, одинаковые мысли, одинаковые «далеко идущие планы» для пользы себя-любимых. Этот фантом повергает Лямина в состояние полного стопора. «Он ошеломлён», но, опомнившись, начинает протестовать, в нём просыпается борец уже не за свою личную свободу и достоинство, а за дело. «Нет, вы неподходящий человек. Нет, этого нельзя допустить…» – слова, повисшие в пустоте. Лямина никто не слышит. «Занавес сдвинулся, а Лямин всё кричит, уже за занавесом, уже и слов не разобрать» [129]. Понятно, что в тогдашней «охранительной» критике пьеса была осуждена за «вбивание клина между народом и правительством», и Олегу Ефремову с огромным трудом удалось добиться постановки её в театре «Современник». И даже после громкого суда над пьесой, с которого драматург, пожалуй, впервые в жизни ушёл «хлопнув дверью», автору настоятельно предлагали изменить концовку, убрать фигуру Муравеева, требовали «инъекции оптимизма».

Пьесы Александра Володина 50—60-х годов определили целое направление отечественной драматургии, характерное, прежде всего, обращением к внутреннему миру рядового человека, поэтичностью, лиризмом, исповедальностью. Володинский герой конфликтен, неудобен, но борется прежде всего с самим собой.

Последний по времени персонаж этого ряда – Бузыкин в киносценарии «Осенний марафон» (1979). Кинофильм, снятый Г. Данелия, имел шумный успех на отечественных и зарубежных кинофестивалях и опять-таки неоднозначную оценку в среде критиков. Спор шёл, главным образом, вокруг фигуры главного героя, талантливого переводчика Бузыкина, раздражающего своей «мягкотелостью», «конформизмом», «запутанностью в личных делах» и т. д., что спрессовалось в негативном понятии «бузыкинщина».

Центральный образ в тексте киносценария – бегущий Бузыкин. Бег его суетный и нескончаемый: ненавистная ему «оздоровительная пробежка» с гостем из Англии Биллом по утрам, постоянная «унизительная поспешность», «он то трусил перебежками, то припускался стремглав». И всё это сопровождается неизменными опозданиями, невыполненными обещаниями, наскоро придуманной «утешительной» ложью. «Дирижируют» запутанной траекторией его бега, буквально разрывая его на части, постоянные телефонные звонки и «дребезжащий звоночек» будильника наручных часов. А всё оттого, что Бузыкин не умеет сказать «нет», боится кого-то обидеть и постоянно испытывает чувство вины: перед женой Ниной, любовницей Аллочкой, дочерью, бездарной переводчицей Варварой, постоянно его использующей, англичанином Биллом, с которым он, тихо чертыхаясь, бегает по утрам, несмотря на то, что «ему хотелось спать» и что «в его жизни сейчас было столько неприятностей, что обретение спортивной формы ничего не решало». Его безотказность позволяет не только начальству, но и близким людям говорить с ним в повелительном, приказном тоне.