Русская фантастическая проза XIX - начала XX века

Будь тверд, а здесь тебе не изменят!

О милый! здесь не будет безответно

Ничто, ничто – ни мысль, ни вздох, ни взгляд!

Не унывай! Минувшее с тобою!

Незрима я, но в мире мы одном.

Будь верен мне прекрасною душою

Сверши один начатое вдвоем!

Адельгейды не стало, но Антиох не двигался с места, сидел неподвижно и тогда только опомнился, когда

Шреккенфельд подошел к нему и что-то начал ему говорить. Антиох увидел, что все разошлись, зала опустела, и он был один. Схватив шляпу свою, он поспешил за другими. Шреккенфельд провожал его самым учтивым образом и просил посещать впредь, потому что он видит в нем особенного знатока и любителя изящных искусств.

«Вид его, какая-то злобная радость, какая-то демонская улыбка были мне так отвратительны, что я дал себе слово никогда не бывать у него более. Но вообрази, что вчера я опять очутился у него; меня влекла какая-то невидимая, непостижимая сила. Адельгейда декламировала песню

Миньоны100… Но она была выше, лучше, чудеснее Миньоны…»

Антиох закрыл лицо руками и бросился в кресла.

«Антиох! – сказал я, – ты любишь Адельгейду!»

«Нет!»

«Что же это, если не любовь? – S'amor non é, che dimque ́

quel ch'io sento? 101» – спросил я его. Не знаю сам, как пришел мне тогда в голову этот стих.

«Прочь с твоим водяным Петраркою! – вскричал нетерпеливо Антиох, – прочь с стихами! Я проклинаю их: они сводят с ума добрых людей! Не от них ли столько народа, который был бы порядочным народом, сделалось никуда не годными повесами! И не глупость ли заниматься детским подбором созвучных слов, нанизывать их вместе на нитку одной идеи и этой погремушкой дурачить потом других, заставлять их верить, что будто в этой игре колокольчиков заключено что-то небесное, божественное! Дурацкую шапку, дурацкую шапку Гете, Шиллеру, всем, всем поэтам за то, что они заводят нас в глупые положения, разлучают с делом, с настоящею жизнию, расстраивают нас своими нелепыми мечтами!. »

Он замолчал, ходил большими шагами и вдруг спросил меня очень спокойно: «А согласись, что ты не слыхивал, кто бы читал стихи лучше Адельгейды? Не показывает ли

100 Ты знал ли край, где негой дышит лес,

Златой лимон горит во мгле древес,

И ветерок край неба холодит,

И тихо мирт, и гордо лавр стоит? Туда, туда!

Жуковский

Перевод Жуковского («Мина») приводится Полевым неточно.

101 S'amor non é… – строка из 88-го сонета цикла «Сонеты и канцоны» Франческо

Петрарки (1303-1374).

это глубокое сочувствие поэзии, это непостижимое слияние восторга музыки и стихов – души, некогда бывшей великою, ангелом, пери – не знаю чем! И вот она: человек, ничтожный, как другие, – делает кникс за десять рублей, которые ты даешь ей, чтобы она, и с отцом своим, не издохла с голоду! Ха, ха, ха!» Я молчал. И что мог я сказать?

Какой ответ поставить против этой бури, разразившейся над пороховым арсеналом?

«Und mich ergreift ein langst entwohntes Sehnen Nach jenem stillen ernsten Geisterreich», –

произнес глухо Антиох. Видно было, что с усилием хотел он обновить на лице своем обыкновенную, презрительную, насмешливую улыбку, но забыл, каких мускулов движением производилась она! «Право, Леонид! – сказал он, – я не люблю Адельгейды; но только меня мучит мысль: где видел я ее? Где? где? Не помню, не знаю; но я ее видал – и это время было самое счастливое в моей жизни, блаженное время! Мне кажется, что если бы я мог только его припомнить, то одного этого воспоминания было бы достаточно для счастия всей остальной моей жизни! Леонид! не говорил ли, не сказывал ли я тебе чего-нибудь подобного о какой-нибудь девушке?»

Я трепетал и не мог выговорить ни одного слова. Увы! я предчувствовал, я предвидел гибель, в которую упал Антиох; я припоминал слова его: «Умрем, моя мечта, умрем, да и на что нам жить?» Я соображал его мечтательный характер, его мистическое направление; трепетал, что он попался теперь в руки шарлатана, всеми поступками доказывавшего, что для него нет ни бога, ни греха; в руки бродящей певицы, походной комедиянтки, которая само кокетство, может быть, почитает одним из средств пропитания…

* * *

В этот вечер явился я к Шреккенфельду, предчувствуя, что Антиох будет там; я желал рассмотреть все, поклявшись быть ангелом-хранителем моего друга, Шреккенфельд был ко мне отменно ласков. «Придет ли сегодня ваш почтенный приятель, г. Антиох? – спросил он меня. – Мы приготовляем репетицию Бетховеновой симфонии, а он, кажется, отличный знаток и любитель. Пойдемте к нам –

здесь нам помешают».

В зале сидело за карточными столами несколько игроков. Мы прошли через несколько комнат и очутились в круглой внутренней комнате. Тут несколько человек разбирали партитуру и готовили инструменты.