Русская фантастическая проза XIX - начала XX века

Едкий, горячий смрад задушал меня, заставлял закрывать глаза, – я слышал, как во сне, вопли людей, треск разваливающегося дома… Не знаю, как рука моя вырвалась из руки мертвеца: я почувствовал себя свободным, и животный инстинкт заставлял меня кидаться в разные стороны, чтоб избегнуть обваливающихся стропил… В эту минуту только я заметил пред собою как будто белое облако…

всматриваюсь… в этом облаке мелькает лицо Софьи… она грустно улыбалась, манила меня… Я невольно следовал за нею… Где пролетало видение, там пламя отгибалось, и свежий душистый воздух оживлял мое дыхание… Я все далее, далее…

Наконец, я увидел себя в своей комнате. Долго не мог я опомниться; я не знал, спал я или нет; взглянул на себя –

платье мое не тлело; лишь на руке осталось черное пятно…

этот вид потряс все мои нервы; и я снова потерял память…

Когда я пришел в себя, я лежал в постели, не имея силы выговорить слово.

– Слава Богу! кризис кончился! Есть надежда, – сказал кто-то возле меня; я узнал голос доктора Бина, я силился выговорить несколько слов – язык мне не повиновался.

После долгих дней совершенного безмолвия первое мое слово было: «Что Элиза?»

– Ничего! ничего! Слава Богу, здорова, велела вам кланяться…

Силы мои истощились на произнесенный вопрос – но ответ доктора успокоил меня.

Я стал оправляться; меня начали посещать знакомые.

Однажды, когда я смотрел на свою руку и старался вспомнить, что значило на ней черное пятно, – имя графа, сказанное одним из присутствующих, поразило меня; я стал прислушиваться, но разговор был для меня не понятен.

– Что с графом? – спросил я, приподнимаясь с подушки.

– Да! Ведь и ты к нему езжал, – отвечал мой знакомый,

– разве ты не знаешь, что с ним случилось? Вот судьба!

Накануне Нового года он играл в карты у ***; счастье ему благоприятствовало необыкновенно; он повез домой сумму необъятную; но вообрази – ночью в доме у него сделался пожар; все сгорело: он сам, жена, дети, дом – как не бывали; полиция делала чудеса, но все тщетно: не спасено ни нитки; пожарные говорили, что отроду им еще не случалось видеть такого пожара: уверяли, что даже камни горели. В самом деле, дом весь рассыпался, даже трубы не торчат…

Я не дослушал рассказа: ужасная ночь живо возобновилась в моей памяти, и страшные судороги потрясли все мое тело.

– Что вы наделали, господа! – вскричал доктор Бин.

Но уже было поздно: я снова приблизился к дверям гроба. Однако молодость ли, попечения ли доктора, таинственная ли судьба моя – только я остался в живых.

С этих пор доктор Бин сделался осторожнее, перестал впускать ко мне знакомых и сам почти не отходил от меня…

Однажды – я уже сидел в креслах – во мне не было беспокойства, но тяжкая, тяжкая грусть, как свинец, давила грудь мою. Доктор смотрел на меня с невыразимым участием…

– Послушайте, – сказал я, – теперь я чувствую себя уже довольно крепким; не скрывайте от меня ничего: неизвестность более терзает меня…

– Спрашивайте, – отвечал доктор уныло, – я готов отвечать вам…

– Что тетушка?

– Умерла.

– А Софья?

– Вскоре после нее, – проговорил почти со слезами добрый старик.

– Когда? Как?

– Она была совершенно здорова, но вдруг, накануне

Нового года, с нею сделались непонятные припадки; я сроду не видал такой болезни: все тело ее было как будто обожжено…

– Обожжено?

– Да! То есть имело этот вид; я говорю вам так, потому что вы не знаете медицины; но это, разумеется, был род острой водяной…

– И она долго страдала?.

– О, нет, слава Богу! Если бы вы видели, с каким терпением она сносила свои терзания, обо всех спрашивала, всем занималась… Право, настоящий ангел, хотя и была немножко простовата. Да, кстати, она и об вас не забыла: вырвала листок из своей записной книжки и просила меня отдать вам на память. Вот он.

Я с трепетом схватил драгоценный листок: на нем были только следующие слова из какой-то нравоучительной книжки: «Высшая любовь страдать за другого…» С невыразимым чувством я прижал к губам этот листок. Когда я снова хотел прочесть его, то заметил, что под этими словами были другие: «Все свершилось!» – говорило магическое письмо: «Жертва принесена! Не жалей обо мне – я счастлива! Твой путь еще долог, и его конец от тебя зависит. Вспомни слова мои: чистое сердце – высшее благо; ищи его».

Слезы полились из глаз моих, но то были не слезы отчаяния.

Я не буду описывать подробностей моего выздоровления, а постараюсь хотя слегка обозначить новые страдания, которым подвергся, ибо путь мой долог, как говорила Софья.

Однажды, грустно перебирая все происшествия моей жизни, я старался проникнуть в таинственные связи, которые соединяли меня с любимыми мною существами и с людьми почти мне чужими. Сильно возбудилось во мне желание узнать, что делалось с Элизою… Не успел я пожелать, как таинственная дверь моя растворилась. Я увидел

Элизу пред собою; она была та же, как и в последний день –