Русская фантастика 2009

— Не могу, Виктор, — когда Слонимский переходил на «ты», это значило: шутки кончились. — Нельзя. Извини.

— Тогда расскажите хотя бы, как оно там? Ну, здесь?

— Все перепутано, — улыбнулся старик. — Закручено спиралью. Примерно вот так.

Он порылся в карманах и выложил на стол спираль от древней электроплитки, свернутую в загогулину. Витки спирали плотно сцепились друг с другом — не распутать, не распрямить.

— Прошлое, будущее, настоящее. Что было, чего не было. Иногда через спираль пускают ток. Она раскаляется, обжигает, но ты успеваешь увидеть какой-то фрагмент. Да, это больно. Ожог — всегда больно. Потом ток выключают. Покой, забвение. Впрочем, память — хитрая бестия. Она кое-что сохраняет. Постепенно начинает складываться картина. Главное — делать свое дело. И тогда все наладится.

— Какое дело? Вы, кажется, поминали черта? Он — здесь?

— Черт? Он везде. Ты просто не увиливай. Работай. Иначе…

— Накажут?

— Зачем? — удивился старик. — Ты накажешь себя сам. И хотелось бы, чтобы нас наказывали, но это было бы слишком милосердно. Извини, мне пора заканчивать дозволенные речи. Привет Лике. Я как-нибудь загляну.

Слонимский залпом допил коньяк, встал и ушел в стену.

— Какую работу?! Вы не сказали…

Он растерянно огляделся. Во дворе Лика снимала жареное мясо с решетки, складывая на жестяной поднос. Нелька куда-то делась: наверное, ушла за посудой. Разбежавшись, он прыгнул через подоконник, как мальчишка.

— Лика!

— Я тебя уж заждалась, — ответила она.

И стало ясно: помнит, все понимает, простила…

Он бросился к ней, обнял, прижал к себе. Они стояли долго-долго, и близкая ночь медлила, глядя на этих двоих. Наконец она высвободилась: осторожно, чтобы не обидеть его.

— Садись ужинать. Мясо стынет. Голодный небось?

— Не то слово! — преувеличенно бодро кивнул он.

И они уселись в плетеные кресла, занявшись мясом, вкусным до умопомрачения, поглядывая друг на друга, а потом Лика вдруг прыснула — наверное, у него был очень смешной вид, — и оба начали хохотать, долго, взахлеб, едва сумев остановиться. В ту же секунду оба поняли, что наелись до отвала, что им надо сказать друг другу очень много, прямо сейчас…

Только ни один не знал, с чего начать.

— Тебе Игорь Федорович привет передавал, — вспомнил он.

— Спасибо. Он ведь…

— Да, пять лет уже.

— Слушай, Нелька тебе тоже кланялась!

— Так ведь и она…

— Ага. Зимой, в автокатастрофе. С мужем.

— Земля пухом… — не подумав, сморозил он.

— Так ведь и мы, Вик…

— И мы…

Издалека, из такого далека, о котором и помыслить страшно, в тишину вторглась гитара. Ей вторил голос — знакомый, с легкой хрипотцой, пробирающий до самых… Что есть у души внутри?

…И понял я, дыша неровно:
Тянули мы не те концы,
Ковчег наш был ладьей Харона,
А мы — живые мертвецы…

— Не казни себя, Вик. Забудь.

— Не могу. Я и так почти ничего не помню. Забывать — в моем положении это непозволительная роскошь.

Когда мир стал таять, он не удивился.

И не испугался.

Приближение 5-е

РАБОТА

…но мы не плакали, поверьте,

Когда узнали эту весть…

— …Мне вас порекомендовали как специалиста. Помогите! На вас единственная надежда!

Длинноволосый парень — он мысленно окрестил его «художником» — был лет на десять младше и на голову выше. Блуза-косоворотка, штаны из вельвета, пузыри на коленях. Умоляющий взгляд — сверху вниз, а кажется, что снизу вверх.

— Не волнуйтесь. Я сделаю все, что в моих силах.

— Она… Она ушла от меня!

— Куда?

— На улицу. К этому чудовищу! Скорее!

Они бежали через анфиладу залов. Фрески, роспись, мебель на львиных лапах. Позолота, бархат штор, бронза канделябров — настоящих, не таких, как на седьмом этаже «айсберга». Роскошь противоречила затрапезному облику парня.

«Так вот ты какой, внутренний мир», — с издевкой подумал он.

И запретил себе отвлекаться.

— Как ее зовут?

— Виолетта.

— Красивое имя. — Черт, какая банальность! — Что с вами произошло?

— Я… мы… Мы оказались в странном месте.

— Здесь?

— Нет. Мы ничего не помнили. Кажется, был пожар. Горел дом, мастерская, картины. Мои картины!

«Надо же! Угадал насчет художника…»

— Я крикнул ей: беги! — а сам стал снимать картины со стен. Надо было вынести их на улицу. Я и подумать не мог…

— Она сгорела?

— Задохнулась. Там было очень много дыма. Я не знал! Я выносил картины… Правда, они все равно сгорели. Вот, осталась одна…

Художник в отчаянии тряс холстом, свернутым в трубку.

— Я себе не прощу! Картины… Пропади они пропадом!

Сейчас они неслись длинным коридором. Под ногами скрипел паркет. Из боковой двери выскользнула молодая женщина в платье, открывавшем плечи и спину. В ее прическе белел венчик лилии. Женщина улыбнулась им — и с разочарованием вздохнула, когда они промчались мимо.

За стеной пели:

Выходят дамы из галерей,
Неся в волосах цветы.
А он никогда не увидит Эль-Рей —
И не увидишь ты…

«Ну, это мы еще посмотрим!» — с веселой злостью подумал он.