— Вместо шампанского, — сказал он. — Сашенька, тебе разбавил наполовину.
— А запивать? — капризно спросила Саша.
Зайцев сунул ей пластиковый стаканчик с соком.
— Ну, — он поднял мензурку, — за нашего триумфатора и его дрессированные нуклеотиды!
— Режим нарушаем? — донеслось от двери.
Зайцев съежился. Из двухметровой шпалы он умудрился в мгновение превратиться в серого маленького невротика. Таким магическим образом на него (и не только на него) действовало присутствие куратора комплекса, полковника Астафьева.
— Товарищ куратор, — лег на амбразуру Антон, — у нас повод. Готов, как старший, понести наказание.
— Про повод знаю, — смягчился Астафьев. — Что и говорить, Антоша, заждались. Но чем дольше ждешь, — он ожег кавалерийским взглядом бедра Саши под коротким халатиком, — тем сильнее желаешь, так? Налейте, что ли, и мне.
Спирт полковник выпил мелкими глотками. Причмокнул, от запивки отказался.
— Значит, так, — сказал он, утирая непрошеную слезу рукавом штатского пиджака. — Допивайте по-бырому. Ты, Антон, закончишь, сразу ко мне. Отчет жду завтра, сегодня так поговорим. Александра, очаровательны. Зайцев, смотри у меня. Все, бывайте. Антон, жду.
Дверь с шелестом закрылась за его спиной.
— Убедительно играет, — прошептала Саша. — Милая солдатская простота. А зрачки как дырки от пуль.
Антон приложил палец к губам и взглядом показал на стены. Все пишется, дорогая, все пишется.
— Все мы играем, — сказал он не без намека на давнишних плазмоидов. — Главное, не заигрываться.
— С тобой разве заиграешься, Шестопалов? — спросила Саша с неожиданной усталостью. — У тебя же только то игра, где выиграть можно.
Сказала и выпила остатки разведенного спирта из своей мензурки.
В кабинете Астафьев достал бутылку дорогого коньяка, два бокала.
— Мне уже звонили от самого, — он кивнул на красный телефон без диска, стоявший отдельно от всей остальной техники. — Выражали крайнее удовольствие успехом проекта. Просили поздравить и пожелать дальнейших свершений.
— Служу России, — сказал Шестопалов.
Без малейшей, кстати, иронии. Мог бы сидеть где-нибудь в Калифорнии, стволовые клетки выращивать. Тоже перспективно, половина его курса уехала и не жалуется.
Астафьев хлопнул коньяку, что удивительно — залпом.
— Запах не переношу, — объяснил он. — Спирт могу, как воду, а эту дрянь только так.
Антон покивал. Мелкие чудачества, картинный образ солдафона — он давно разглядел куратора за нехитрой психологической броней. То, что он увидел, не пугало его, как Зайцева, но и симпатии не вызывало.
Астафьев безошибочно отношение Антона к себе чувствовал.
— Ладно, Антон, ты человек занятой, я тоже. Благодарности оставим для официальной части. Я тебя позвал две новости рассказать. Первая хорошая. Вторая так себе. Начну с хорошей. Нам увеличивают финансирование. Почти в три раза.
— Это хорошая новость, правда. Прямо аттракцион неслыханной щедрости.
— Не такой уж неслыханной, Антоша. Если ты телевизор не смотришь, газет не читаешь, я тебе скажу. Бюджет на всех нас увеличен на триста процентов по сравнению с прошлым годом. Распил, конечно, тоже нешуточный, сам понимаешь. Но столько денег, даже если постараться, не распилить.
«И в прошлом году было увеличение. И в позапрошлом», — Антон слышал второй голос. Второй, не первый. Все, что говорил Астафьев, было важно. Крайне важно.
— Вторая новость, Антон, пока, что называется, не для распространения. Я тебя прошу, даже Саше не надо.
«О-па».
— Жене хоть можно? — криво усмехнулся Антон.
— Жене как раз можно. В ближайшее время наш комплекс со всем основным составом будет переброшен. Куда и когда — государственная тайна. Рассказывая тебе, я буквально нарушаю подписку. Но ты один из ключевых людей, у тебя семья. Считаю — обязан предупредить. Место назвать не могу, но рекомендую приобрести повышенно теплые вещи.
— Товарищ Астафьев, а отказаться я могу? Знаете, холод плохо переношу. Кирилла срывать на новое место, Ната только на новую работу устроилась…
Астафьев наклонился вперед. Его немигающие глаза сверлили зрачки Антона.
— Нет, Антон, — сказал он. — Отказаться ты не можешь. И никто не может. Такое время пришло — говорят, надо делать. Понял?
— Понял.
— Тогда иди. Коньяк только допей, примета плохая. Врагу оставлять…
Такси он остановил за квартал от дома. Надо было пройтись, привести мысли в порядок. Последние полчаса говорил исключительно второй голос. И от того, что он говорил, делалось по-настоящему страшно.
Антон шел мимо седых тополей, высаженных вдоль линии домов. Куда бы он в жизни ни переезжал, всюду были тополя. Тополиная карма.
В детстве он насмотрелся передач про ядерную войну, и ему приснился сон. Почему-то летающая тарелка висела перед его домом и золотым лучом жгла тополя. Они вспыхивали ярко, как куча пуха, в которую кинули спичку. Тарелка выстрелила лучом в Антона, и он обнаружил себя висящим в абсолютной пустоте: исчезли дом, родители, красные польские обои, ковер и тумбочка. Потом исчез и он сам, и стало ничего-ничего.
Проснувшись, он долго стоял у окна. Смотрел на кивающие кроны тополей. Оба голоса в его голове потерянно молчали.