— И даже зверю ведома жалость, — продекламировала она и выбросила окурок. — Нет жалости во мне, а значит, я не зверь. Поехали, Антон.
Ее лицо, ее голос — в них не было ни следа тепла. Она приехала сюда не предаваться романтичным воспоминаниям. Просто у них было не так много общих мест, Питер всегда был для Антона чужим.
— Ты хотела мне сделать приятно, — сказал настоящий голос Антона. — Получилось наоборот.
Она утопила кнопку стеклоподъемника.
— Тебе неприятно? — спросила она, поворачиваясь к нему.
«Я хочу сделать ей больно, — подумал Антон. — Даже просто ударить. Чтобы увидеть хоть какое-то отражение моих чувств».
— Пять лет ты снишься мне каждый день, — сказал он. — Иногда мы разговариваем. Иногда трахаемся. Пожалуй, чаще трахаемся. Разговоров у нас было достаточно, подсознание сублимирует. Я не в ладах с прошлым, Лера. Я внушил себе, что ему место в настоящем. Но вот ты рядом, как пять, как десять лет назад. И я понимаю — прошлого нет, как в той книге, что мы читали вдвоем. Его не существует. Меня в тебе не осталось. Все, пф-ф, — он дунул на ладонь, — сдуло ветром.
Чуть опущенные уголки рта и глаз придавали ее лицу выражение печали.
— Может, я просто не хочу ничего показывать тебе, Антон, — сказала она. — Изо всех сил не хочу показать тебе, что когда мы просто сидим, просто разговариваем, даже когда ты смотришь на меня — я там, внизу, вся мокрая.
Она сунула руку под юбку, вынула, провела двумя пальцами по его ладони. Пальцы были влажными.
Он взял ее руку, поцеловал ладонь. Забрал пальцы в рот и начал сосать их, обводя языком. Она смотрела на него. Ее взгляд темнел.
— Трахни меня, — хрипло сказала она. — Трахни сейчас. Пожалуйста.
Он отодвинул сиденье до упора назад, откинул спинку. Она перебралась к нему, поднимая юбку на бедрах.
— Держи меня, чтобы я не разбила голову о крышу, — прошептала она.
И пустила его в себя.
Они курили, передавая друг другу сигарету. Он кончил, но оставался в ней. Разъединиться сейчас казалось невозможным.
— Спина затекла, — пожаловалась Лера.
— Отпустить тебя? — Он шевельнулся, но она положила руку ему на грудь.
— Ты меня отпустишь. Потом.
Он сжал ее бедра руками.
— Я соврал про конференцию, — сказал он.
— Я знаю.
— И я не улетаю завтра утром. Завтра я целый день в Питере. Это ты тоже знаешь?
— Нет. Но это приятная новость.
Она поднесла сигарету к его губам. Он втянул дым, поперхнулся. Долго кашлял, утирая слезы. Четырнадцать лет.
— Мы увидимся завтра? — спросил Антон.
— Да. — Лера подумала. — Я приеду к тебе в гостиницу в обеденный перерыв. У тебя большая кровать?
— Поместимся.
Он поцеловал ее в плечо, провел рукой по шее.
— Ты твердеешь, — сказала она. — А мне надо домой. Я передумала приезжать на час, я возьму завтра отгул.
Он двинул бедрами вверх-вниз, и она отозвалась.
«Днем я перенес тебя через лужу, — думал Антон. — Вечером Ната сказала мне, что беременна».
«Я люблю тебя больше, чем моего ребенка», — сказал он ей пять лет назад. И тогда, и сейчас эти слова казались ему кощунством. И тогда, и сейчас он не жалел, что их произнес.
Правда часто бывает беспощадной. И она никогда не может ничего изменить.
Томка позвонила Антону в двенадцать.
— Буду через полчаса, — сказала она. — Если проскочу пробку на Литовском.
Он полез под душ. Через двадцать минут раздался стук в дверь.
— Повезло, пробки не было, — она вошла в номер, умудряясь сочетать воздушность и официальность в сером костюме из короткой юбки и пиджака. — Ты специально встретил меня в полотенце, чтобы я не могла думать ни о чем приличном?
— Думай о приличном, пока я бреюсь, — Антон вернулся в ванную, начал сбривать пену с щек.
Лера вошла, стала за Антоном. Запустила руки под полотенце.
— Давай думать вместе, — предложила она.
— Я испачкаю твой шикарный костюм пеной, — пригрозил Антон.
— Тогда я разденусь. Хочешь?
Он повернулся и начал целовать ее. Потом бережно стер пену с подбородка и щек Леры.
— Можешь оставить чулки, — сказал он. — Я сниму их сам.
— Я думала, мы проваляемся в постели до вечера, — сказала она.
— Нам надо поговорить, — серьезность его тона заставила Леру сесть на кровати. — Но не в номере. Пожалуйста, оденься.
Он смотрел, как она одевается, стремясь запомнить каждое ее движение. Быстро, но без всякой торопливости, она превратилась из обнаженной и разнежившейся любовницы в воплощение скромности и делового этикета.
— Я готова, — сказала Томка. — Но в твоих глазах я читаю, что мне лучше снять все обратно и занять исходное положение.
Он улыбнулся через силу. Желание и боль сплетались в душивший горло клубок.
— Пойдем, — сказал Антон.
Они сидели на скамейке в сквере. Антон держал Томку за руки и со стороны казался пылким женихом, делающим предложение.
— Помнишь, мы говорили о войне? Как предсказать начало войны и что нужно будет делать?
— Помню.
— Я сказал, что перед началом научно-исследовательские комплексы типа моего и режимные предприятия будут выводить из зоны досягаемости вероятного противника. Это нельзя сделать заранее, большинство объектов под наблюдением враждебных агентов. Значит, выводить будут перед самым началом.