Русская фантастика 2010

Она поняла сразу. Выражение ее лица изменилось, она сжала ладони Антона.

— Мой куратор сказал, что нас переводят. Куда не сказал, но намекнул, что на север. Значит, уже совсем скоро. Удар ожидают из Европы, не с Дальнего Востока.

— У Томина приятель, — сказала Лера. — Снимал офис на закрытом заводе. Две недели назад с ним разорвали договор аренды и в срочном порядке выселили. Он все гадал, что случилось.

«Как же хорошо, что не надо ничего объяснять и доказывать».

— Я пока летел к тебе, все думал. Поступить как хочу или как должен? Хочу я убежать вместе с тобой. Куда угодно. Хотя бы на тот же север. А должен я вернуться домой, объяснить все Нате и вместе с ней и Кириллом готовиться к переезду. А ты должна поехать к Грине, поговорить с ним, убедить бежать. Граница пока открыта. Берите любую турпоездку, выбирайтесь из страны. Я бы своих тоже вывез, но я режимник. С моим паспортом меня никто не выпустит. Делать другой долго.

— А почему надо уезжать?

Антон молчал почти минуту.

— Вчера я закончил одну штуку, — сказал он. — Вирулентное соединение на базе человеческой РНК. Считалось, что подобное невозможно, а у меня получилось. Мой Ш-нуклеотид вызывает массированный сбой механизма клеточного воспроизводства. Быстродействующий рак. Такой дряни во всем мире достаточно, не стоит упоминания. Если бы не одно «но». Ш-нуклеотид можно настраивать на определенные генотипы. Причем очень точно, вплоть до отборки по ареалу проживания. Хочешь — арабов мори, хочешь — австралийцев. Наладить массовое производство — дело пары месяцев. Наши его применят. А потом те воспроизведут у себя, дело нехитрое, когда есть образец. Тонкость одна — Ш-нуклеотиды теряют активность в зонах со среднегодовыми температурами ниже минус двенадцати по Цельсию. Гренландия подходит. Высокогорные районы Швейцарии тоже. Если не откладывать с отъездом — успеете.

— А как же Крайний Север, Сибирь?

— Мерзлота от моих нуклеотидов спасет. Но север будут обрабатывать ядерными боезарядами. Температура подскочит. Плюс мутагенный фактор, как себя искусственные вирусы поведут, непонятно. Риск слишком велик.

Лера отняла у него ладони, прижала их к щекам.

— Ты прилетел спасать меня, а кто будет тебя спасать, Антон? И что ты мне предлагаешь? Мы за границу, ты на север. Я тебя не увижу больше, так?

Тут он разозлился:

— А ты и не должна была меня больше видеть! Я пять лет держался от тебя на расстоянии. Ты меня держала. Ты же не хотела, чтобы я остался!

— Пять лет назад я не знала, чего я хотела.

— Зато теперь, сюрприз, никому не интересно, чего мы хотим! — он почти кричал. — Мы сейчас с тобой встанем, повернемся друг к другу спинами и пойдем каждый в свою сторону. Ты спасать свою семью, я свою. Через неделю ты даже позвонить мне не сможешь, так меня засекретят. Игры кончились. Будет война.

Она не плакала, но ее лицо вдруг исказилось. Губы задрожали.

— Я ждала тебя все пять лет, — сказала она. — Всегда ждала.

«Игры кончились, — сказали оба голоса хором. — Ты проиграл».

— Ты ждала. А я пришел только сейчас. Сказать тебе, что все кончилось. Все кончилось, Лера. Мы были уверены, что впереди вечность. Что у нас однажды будет выбор.

— Мы ошибались?

— Ошибались. Выбора нет. И вечности у нас нет. Лера, Лерка, — он сжал ее плечи, глубоко, до боли погружая пальцы в тело. — Лера моя. Моя…

И прежде чем с ее губ сорвались слова, после которых он не сможет уйти, Антон оттолкнул ее, вскочил. Бросился к выходу из сквера, изо всех сил стараясь не обернуться.

Он боялся увидеть ее, одинокую, сжавшуюся на скамейке. Боялся показывать ей слезы на своем лице.

«Нет жалости во мне, — повторял он на ходу. — Нет жалости во мне, а значит, я не зверь». Хотелось выть.

Рядом с ним в самолете сел молодой человек спортивного телосложения. Блеснул командирскими часами отечественного производства, подкрутил стрелки на час назад.

— Вам привет от Астафьева, — сказал он. — Тише, тише, Антон Михайлович, не вставайте. Давайте уже без глупостей. Наделали вы их достаточно. Улетели без предупреждения, всполошили всех.

— Быстро вы работаете, — сказал Антон.

Страха не было. В грудной клетке воцарилась гулкая пустота.

— Стараемся, — молодой человек кивнул на окошко. — Смотрите, пошел все-таки дождик. Ну, ни разу не было, чтобы я в Питер прилетел и дождя не было.

— Та лужа никак не высыхала, — сказал Антон. — Пришлось залить ее асфальтом.

— Что вы сказали?

— Ничего, — он отвернулся к иллюминатору. — Мысли вслух.

Он смотрел и смотрел на мокрую взлетную полосу, не обращая внимания на отвлекающую болтовню своего нового спутника, на испуганное бормотание голосов в голове. Дождь превратился в ливень, в темные струи, которые будут хлестать взлетную полосу следующие семьдесят два часа.

А потом на нее упадут первые бомбы.

Расселл Д. Джонс Богомол и орхидея

Таможенник, наверное, в десятый раз перечитывал мое разрешение. Только подумать, какой ответственный человек!