Русская фантастика 2010

— И почему ты этого не сделал?!

— Слышал, что от них никто никогда не уходил. Стало интересно. Рискнул, — Густав засмеялся в изуродованный кулак. — Всегда любил ломать стереотипы, и однажды стереотип сломал меня. Приложил так, что почти расплющил.

— Почти?! — Алия почувствовала, как раздражение последних лет выплескивается наружу вместе с ядовитыми сгустками слов. Жалости в ней тогда было едва ли больше, чем у гремучей змеи. — Да ты посмотри на себя! Превратился в развалину. В беспозвоночное! Живешь прошлым, вместо того чтобы придумать, как выбраться из той помойной ямы, в которую превратилась наша жизнь! А я еще нянчусь с тобой, как с ребенком. Я любила другого Густава. С характером!

Он выслушал ее молча. Подъехал вплотную, долго смотрел в глаза. Она села рядом, заплакала, начала сбивчиво просить прощения, а он гладил ее по щекам изломанными искореженными пальцами, успокаивая. И когда всхлипы прекратились, а слезы были вытерты, он со всего размаху залепил ей пощечину. Развернулся и отъехал в свой угол.

Тогда она решила уйти от него во второй раз. Чемоданы собирать не стала — просто выскочила вон, что есть сил хлопнув дверью.

Когда она вышла из подъезда, он уже ждал ее снаружи. Раскинув руки, уткнувшись в асфальт. И без того покореженное тело вовсе превратилось в растоптанную злым ребенком нелюбимую куклу — брошенную и никому не нужную.

Несчастный случай. Алия вздохнула и поднялась, чтобы сделать себе кофе.

Прогулка

— Представляем вашему вниманию новые модели Кена и Барби! — с истеричным весельем и фальшивой радостью выкрикивал голос за кадром. — Куклы стали настолько чувствительными, что на их лицах легко можно прочитать любую эмоцию. Теперь, если сломать Кену ногу, он будет кричать, как живой человек, а если отрезать Барби руку, из раны будет хлестать кровь! — В кадре бедолаге Кену ломают-таки ногу, и он начинает дико вопить, а несчастная красавица Барби, лишившись одной из своих пластмассовых конечностей, обливается красной субстанцией, сильно смахивающей на кровь. Лица обеих кукол перекошены от предполагаемо испытываемой ими боли. Голос восторженного идиота за кадром продолжает монолог: — Посмотрите, она совсем как настоящая!

— Дорогая, смотреть такое в твоем возрасте вредно, — укоризненно заметила вошедшая в детскую Ангелина. Никто в семье Танака не называл ее служанкой — просто Ангелина Самойлович очень часто выполняла различные поручения господина Джиннаро и госпожи Лилианы. — Совсем спятили со своей рекламой, — проворчала она, выключая трехмерник.

Выглядела женщина лет на тридцать пять, хотя на самом деле была гораздо старше — об этом говорил хотя бы тот факт, что она работала телохранителем отца господина Джиннаро, а прежний владелец «Мацусита Электрик» уже двадцать семь лет как покинул бренный мир. При этом никто не мог установить даже приблизительно, какой у Ангелины Самойлович показатель искусственных имплантатов, а интересоваться пересаженными натуральными органами вообще считалось дурным тоном.

Ее подопечная, лишившись удовольствия, сейчас старательно надувала губки, изображая тяжелую обиду. Впрочем, все негативные эмоции испарились, едва вошедшая женщина сообщила, что девочку ждут родители. Мартина неуклюже побежала по коридору в сторону спальни родителей, и кружевное платьице болталось на хрупкой фигурке, словно бесполезные крылышки феечки. Время, проведенное в обществе родителей, для девочки было настоящей драгоценностью, поскольку ее отец, будучи одним из совладельцев самой влиятельной корпорации в мире, почти лишил себя радостей общения с семьей, а мать была занята постоянной организацией всевозможных вечеринок, коктейлей и банкетов.

— Как дела, малыш? — Джиннаро Танака подхватил на руки свою единственную дочь и, едва коснувшись губами ее лба, вновь отстранил ребенка, пристально вглядываясь в это зеленоглазое чудо. Мартина счастливо улыбалась, всем своим видом показывая отцу, что дела у нее просто замечательно.

— Поцелуй маму, — Джиннаро слегка подтолкнул девочку в сторону матери.

— У бедной мамочки ужасная мигрень, — томно произнесла Лилиана.

Мартина прильнула к матери и поцеловала ее.

— У бедной мамочки ужасная мигрень, — с жалостью в голосе повторила девочка. Несмотря на то что Мартине Танака было неполных четыре года, она уже имела представление, что такое коктейли, банкеты и мигрень, а также знала значение многих других слов, о которых абсолютное большинство детей ее возраста даже не подозревало. Стоит также упомянуть, что Мартина была чрезвычайно развитым для своих лет ребенком с очаровательно-наивным личиком, золотистыми волосами маленькой русалочки и глубоким взглядом пронзительно-зеленых глаз.