Через минуту по экрану снизу вверх прошла радужная полоса. Появилась вторая, замерла посредине и стала расширяться, медленно-медленно. Снова сжалась в линию и снова стала расширяться.
— Есть, — сказал Макс громко, оглянулся на Флейшмана и повторил уже тише: — Есть. Картинка из бассейна. Но тут никого нет.
Ярко-голубая вода под светом искусственного солнца. Пустые шезлонги. Посреди бассейна плавает мяч.
— Парни, там никого нет, — сказал Макс, чувствуя, как внутри что-то обрывается. — Пусто.
И везде пусто, мелькнула мысль. По всему «Ковчегу» — пусто. Или коридоры и отсеки завалены трупами. Десять тысяч окровавленных трупов.
— Посмотри другие камеры, — сказал Синицкий. — Попереключайся…
Макс вывел меню и выбрал надпись «Зал». Если случилось что-то действительно серьезное, то народ должен собраться на сходку.
В зале было людно. Все места были заняты, люди стояли в проходах, на сцене. Кто-то, какой-то мужчина средних лет, стоял на краю и что-то говорил, сопровождая свои слова решительными жестами правой руки, сжатой в кулак.
— Фу ты… — Макс откинулся на спинку кресла. — У них тут собрание. И, похоже, разговор идет напряженный.
— Лады, — ответил Синицкий. — Значит, картинка сейчас снова пропадет, но минут через десять все включится.
Экран погас.
— Похоже, — сказал Макс, — за прошлые сутки легче не стало. Люди не могут с таким напряжением обсуждать даже смерть близкого человека в течение почти сорока часов. Умер кто-то еще?
— Или они нашли убийцу и судят его, — возразил Марк. — Отсюда и напряжение.
— Боюсь, что убийцу до суда не довели бы, — Макс хотел оглянуться, но не стал, посмотрел на темное отражение наблюдателя в погасшем экране. — Не знаю, какие нервы нужно иметь, чтобы довести человека, совершившего такое, живым до суда. И, кроме того, у них же нет тюрьмы. Нет полиции и армии. Есть вооруженный народ. И это значит, что будет патриархальный суд или суд Линча. Что в данном случае одно и то же. Кстати, о вооруженном народе — у них там есть оружие?
— Непосредственно у колонистов? Сейчас? Однозначно — нет. Имеется пневматика и симуляторы для отработки навыков. Собственно оружие находится в контейнерах, доступ к которым из корабля невозможен. Там же тяжелая строительная техника, взрывчатые материалы, лаборатории, мастерские и прочее, прочее, прочее… Корабль выходит на орбиту, на планету уходят автоматические капсулы. Пятьдесят капсул с колонистами и более двухсот — с оборудованием. Сами капсулы потом могут быть дооборудованы в планетолеты или использоваться в качестве временного жилья. Есть еще вопросы по поводу высадки?
— Нет. Есть. Зачем дети? Я все хотел спросить — почему дети и старики?
— Стариков нет, все колонисты находятся в репродуктивном возрасте, — быстро возразил Флейшман.
— Хорошо, почему дети? Это разве нормально — высаживать на ненаселенную планету грудных детей?
— И беременных женщин.
— И беременных женщин, — повторил Макс. — Как-то это не соотносится с романтикой звездной экспансии.
— Это вы о перестрелках с жукоидами, борьбе с живой протоплазмой и схватках с полуразумными слизнями? Так это — в кино. И в книгах. Вы разве не обратили внимания, что общая концепция рекламы изменена? Космос — наш дом. Красиво звучит. В рекламном ролике Корпуса, где корабль опускается на зеленую планету, прямо на берегу реки, из него выходит обычная семья: папа, мама и двое детей-погодков, мальчик и девочка. Долго спорили, но потом все-таки решили, и мама выходит беременная. Красивая картинка, вы напрасно не смотрели. Это, так сказать, внешняя причина, субъективная. А внутренняя… Если в системе образуется демографический разрыв, отсутствует одна из возрастных групп, то неизбежно произойдет изменение в социальной структуре. Можно было бы отправить только двадцатипятилетних атлетов, которые стали бы покорять новый мир, одновременно плодясь и размножаясь, но как бы выглядело это общество лет через тридцать? Разрыв между поколениями в двадцать лет, неумение строить отношения со стариками, даже просто неприятие стариков. Как один из неприятных вариантов. И еще…
Экран снова включился, и Флейшман замолчал на середине фразы.
Собрание в зале продолжалось. Макс присмотрелся — подсудимого в зале, похоже, не было. У двоих или троих, насколько заметил Макс, руки были испачканы в крови. И одежду тоже покрывали бурые пятна. Окровавленных никто не держал за руки, они не были связаны. Один даже что-то выкрикивал время от времени, взмахивая рукой.
— Похоже, это все-таки не суд, — пробормотал Флейшман.
— Похоже, — кивнул Макс. — Куда еще глянем?
— Вообще-то, экипажу нельзя пользоваться системой наблюдения, — сказал Флейшман. — Тем более в особых случаях. Как вот в этом. И я хочу вас попросить…
Макс развернул кресло и прищурился:
— Что ты сказал?
— Я сказал, что вынужден просить вас…
— Да я тебе… — Макс задохнулся, пытаясь придумать, что именно и куда. — Вы же сами пришли за помощью.
— За помощью, — кивнул Марк Флейшман, самый милый человек в обитаемой Галактике. — А сейчас я прошу…
— Пошел ты, — Макс потянулся к сенсору.