Русская фантастика 2016

Я не верил, что такой порядок вещей угоден Богу. Я пытался поговорить об этом сначала с отцом, а потом с матерью, но мои родители посоветовали мне не забивать голову глупостями, если я не хочу, чтобы у меня – а главное, у них – были неприятности. Мне к тому времени уже исполнилось четырнадцать, я все больше и больше ощущал себя взрослым и хотел изменить не только свою жизнь, но и весь мир. Я сказал родителям, что они трусы. Что они предали идеалы, за которые были готовы умереть в молодости. И что я больше не хочу жить с ними под одной крышей.

Я ушел из дома, громко хлопнув дверью, чтобы отрезать все пути к отступлению. Устроился работать учетчиком на железной дороге. Мой юный возраст не стал помехой – наоборот, начальник станции даже обрадовался, что у него будет работать совсем молодой парень, на которого можно взвалить гору обязанностей, а платить раза в два меньше, чем взрослому работнику.

Разумеется, это было несправедливо, внутри меня клокотал вулкан, который я едва сдерживал.

Но сейчас было не время бунтовать, я начинал самостоятельную жизнь, и надо было соглашаться на любой заработок.

Спустя полгода меня перевели на другое место – я стал кондуктором. Однако обслуживал не пассажиров, а тормоза вагонов. Работа не в пыльном кабинете, а на свежем воздухе, да и по стране можно ездить бесплатно. Я несколько раз пересекал Кубу с востока на запад и с запада на восток – и видел, как бедно жила моя страна. Я и сам бедствовал: мое жалованье не стало выше, хватало только на еду, самую простую одежду и оплату небольшой комнатушки, которую я снял рядом со станцией.

Было трудно, но к родителям я решил не возвращаться.

Никогда.

Порог родительского дома я переступил только 16 января 1917 года, когда мне исполнилось шестнадцать.

Родители мне обрадовались. Я увидел, как сильно они постарели с тех пор, как я их покинул, – и мне стало стыдно, что я так жестоко поступил с ними, самыми близкими мне людьми. Я считал себя взрослым, но я был глупым мальчишкой, который не понимал, что его слова и действия могли причинить боль.

Я решил, что никогда больше не скажу ни одного грубого слова тем, кто подарил мне жизнь, и буду им помогать до последнего их земного часа.

Но для этого нужно было вырваться из цепких объятий нищеты.

И я уже знал, как этого добиться.

Нет, я не собирался стать сахарозаводчиком, землевладельцем или банкиром – мне претила сама мысль, что я буду строить свое благополучие на крови и поте таких же людей, каким был я сам.

Грабителем я тоже быть не собирался, хотя несколько раз по глупости поучаствовал в налетах, даже прятал краденое, а потом долго трясся в своей каморке, ожидая, когда за мной придут полицейские.

Но бог, если он действительно есть на небесах, меня миловал. Я не хотел идти по пути беззакония, хотя понимал, что многие законы несправедливы.

Возможно, за год, проведенный вне родительского дома, я повзрослел и остепенился и постепенно стал превращаться в такого же конформиста, какими давно уже были мои родители. Осознание того, что я становлюсь таким же, как они, выводило меня из себя. Я ненавидел себя, но понимал, что бунтарство против основ – это удел юных, а взрослый человек должен приспосабливаться к жизненным обстоятельствам.

Мне было всего шестнадцать, но я уже отказывался бунтовать.

Неужели я так рано повзрослел?

Я решил стать военным.

И не только потому, что у тех парней, кто служил в армии, была очень красивая форма и девушки не сводили восторженных глаз с тех, кто в эту форму был облачен.

На меня тоже обращали внимание девушки, и я очень редко ночевал в одиночестве.

Но главная причина одеть военную форму была прежде всего в том, что за службу в армии платили. Деньги были не очень большими, однако их хватало на безбедное существование. Плюс ко всему полное обеспечение пайком.

А если тебе удавалось стать офицером, то можно было навсегда забыть про нищету.

Однако на армейскую службу можно было поступить только в двадцать лет, мне же было только шестнадцать. Но мне не хотелось ждать так долго, тем более ростом и физической силой природа меня не обделила, и я направился в воинскую часть, расквартированную в Баньесе.

Я думал, что меня возьмут сразу, как только увидят, однако меня ждало жуткое разочарование – наверное, самое сильное в моей жизни.

Щуплый солдатик, который стоял у ворот воинской части – ему было не больше тридцати, – даже не стал вызывать дежурного офицера. Смерив меня презрительным взглядом, он поправил винтовку на плече и процедил сквозь желтые прокуренные зубы: «Подрасти немного, muchacho!»

Его, солдата кубинской армии, ничуть не смущало, что «мальчик» был выше на целую голову, да и габаритами покрупнее.

Я понял, что моей мечте не суждено осуществиться, а это значит, что жизнь моя потеряла всякий смысл.

Я вернулся домой, ничего не сказав родителям о своей неудаче – да они наверняка не поняли бы, отчего я страдаю, – хотя, когда им было чуть больше, чем сейчас мне, они уже вступили в ряды повстанческой армии и сражались за свободу.