Русская фантастика 2016

Возможно, я давно уже был тайным социалистом – я видел неравенство, которое царило на Кубе, но теперь социалистические идеи овладели моей душой полностью, и я ощутил себя слепцом, который внезапно прозрел.

Я хотел участвовать в войне, которая велась за свободу, а попал на обычную бойню, где истекала кровью Европа, солдаты которой убивали друг друга в интересах банкиров и фабрикантов. Именно они во всем мире богатели на военных поставках.

Я уже не хотел воевать, но я не мог бросить винтовку и сказать: «Хватит!» – меня посчитали бы дезертиром.

А как поступали с дезертирами, я видел не раз.

7 апреля 1917 года, когда Куба, следом за Северо-Американскими Соединенными Штатами, объявила войну Германии и Австро-Венгрии, я понял, что сама судьба предлагает мне шанс изменить жизнь. И не воспользоваться им – значит предать самого себя.

Война в Европе полыхала уже три года, но я мало что знал о ней. Только изредка читал репортажи в газетах. И не очень понимал, из-за чего сцепились европейские державы.

Но теперь, когда моя страна решила вступить в войну на стороне Антанты, у меня не было иного выхода, кроме как отправиться в Европу.

Правда, вскоре выяснилось, что президент Менокаль, объявив войну, не собирается отправлять кубинцев воевать.

Вступление в войну оказалось формальным – просто надо было подтвердить, что президент поддерживает политику северного соседа, с помощью которого он и пришел к власти. Об этом прямо говорил отец, хмуря густые седые брови.

Североамериканцев он по-прежнему не любил.

Мне янки тоже не очень нравились, однако они, в отличие от Кубы, собирались воевать с немцами не только на словах. Из тех же газет я узнал, что вскоре в Европу отправится североамериканский контингент, и понял, что должен любым способом попасть в его ряды.

И я сотворил то, за что меня осудил отец, хотя я не услышал от него ни одного слова упрека, когда сообщил о своем решении. Но его взгляд был красноречивее любых слов. Я знаю: он, Белисарио Батиста Палермо, был мудр и потому не стал отговаривать меня.

Наверное, все-таки понял, что я давно уже стал мужчиной и имею право принимать решения самостоятельно.

В мае 1917-го САСШ ввели на Кубу войска – помочь президенту Менокалю подавить вооруженный мятеж, который подняли противники его власти.

В газетах писали, что североамериканские рейнджеры быстро подавили мятежников, и теперь на Кубе, несмотря на мировую войну, должно наступить процветание и благоденствие… Правда, мой отец считал, что это был никакой не мятеж, а народное восстание против диктатуры, которое было очень жестоко подавлено, и в ближайшие годы ничего хорошего людей не ждет. И правда – до нашего городка доходили слухи, что янки, подавляя мятеж, убивали всех подряд.

Мне хотелось верить, что это только слухи, потому что если это окажется правдой, то я должен возненавидеть янки, потому что они – враги моей несчастной Родины.

Точно такие же враги, какими двадцать пять лет назад были испанцы.

А это означало, что если я совершу задуманное, то окажусь предателем.

Но предателем я быть не хотел и успокаивал свою совесть тем, что Куба и САСШ были сейчас на одной стороне.

В конце июня я наконец уволился с железной дороги и отправился в Гавану, в крепость Эль-Морро, где стоял гарнизон янки.

В Гаване я не заметил сильных разрушений – если не считать нескольких сгоревших халуп рядом с Ведадо. Но у меня создалось ощущение, что жители столицы выглядели напуганными.

И я подумал, что некоторые из слухов могли все-таки быть правдой.

…Мне повезло: когда я явился в крепость и на ломаном английском сказал, что хочу отправиться на войну в Европу, меня сразу провели внутрь, в какое-то мрачное помещение, похожее на средневековый каземат, где я сидел больше часа, листая журналы с не совсем приличными картинками.

Потом ко мне вышел бравый американский офицер. Я быстро отбросил журнал.

Офицер лишь улыбнулся белозубой улыбкой.

Мне повезло: североамериканец не сказал, что я еще слишком мал, что мне надо подрасти… Теперь я понимаю, что он был даже рад, что ему подвернулся зеленый юнец, который добровольно, без принуждения, был готов стать пушечным мясом.

Через неделю я уже находился в североамериканском лагере по подготовке военнослужащих.

Я едва успел съездить домой, попрощаться с родителями.

«Ты только вернись!» – сухо сказал мне отец. А мать, плача, повесила мне на шею защитный амулет.

«Я вернусь!» – спокойно ответил я. Душа моя ликовала, но я сдерживал рвущиеся на волю эмоции, потому что я уже был мужчина и должен был вести себя сдержанно.

В Америке у меня началась настоящая мужская жизнь.

В лагере я был единственным кубинцем, остальные – янки, и поначалу на меня смотрели как на какого-то экзотического зверька. Но потом потеряли ко мне интерес, и меня это вполне устраивало.

С утра до вечера нас гоняли вечно недовольные сержанты, пытаясь сделать из «сброда» настоящих солдат.