Русская фантастика – 2019. Том 1

– Да так. Остаются… Те, кто хочет остаться. Насовсем. Те, кто решил. – Пат притихла, затем подняла глаза на Славку. – Рассказывай, как у тебя и что?

И Славка рассказывал. О том, что все в порядке, дочь в Англии, а в Кемиярви скоро будет дом. О том, что воевать ни с кем уже не нужно и его концерты снимают для центрального телеканала. О том, что публика теперь чинная и время колокольчиков, похоже, прошло. Об Аллочке и об Ольге. О том, что почти не знает собственной дочери…

Пат слушала внимательно, перебирала его пальцы и опять казалась родной и неведомой одновременно… Наконец накрыла Славкину ладонь своей, итожа разговор:

– Слав, утро уже. Тебя, наверное, дома потеряли…

Славка хотел было возразить, задержаться еще ненадолго. Пат заметила.

– Иди, иди. Потом, если… – И замолчала, не стала договаривать.

Дома было тихо. Ольга спала в своей спальне, Аллочка в своей. Славка сварил кофе, прошел на цыпочках в кабинет и устроился за столом. Там и проснулся, когда вошла Ольга.

– Это как понимать? – подняла брови жена.

– Задремал. Задумался…

– Чем озадачился?

– Да так… Встретил вчера, кого не ожидал.

– Например?..

Славка сглотнул.

– Сережу Онопко. И Любку Дачницу.

– Ты чем сознание расширял? – поинтересовалась Ольга.

– Почему сразу – расширял?

– Ты же мне сам некролог показывал. И говорил, что Онопко погиб в автокатастрофе. А Дачница загнулась от передоза, – поджала губы Ольга.

– Правда, было, – кивнул Славка. – Как же так…

– Как-как – пить меньше надо. Ладно, я вот зачем пришла. У Шурика выставка сдвинулась, понедельник я перенесу. В четверг можно уже в Финляндию. Недельку поскучаешь без Аллочки, – хмыкнула Ольга.

– В каком смысле «поскучаешь»? – оторопел Славка.

– В том самом. В соительно-совокуплятельном. Да не переживай ты, я не против. Думаю, может, зарплату ей повысить за снятие твоего гормонального стресса?..

Хлопнув дверью парадного, Славка вышел на улицу. По небу стелилась серая рванина облаков. Ветер задувал под куртку, гнал по коже мурашки. Славка шагал куда глаза глядят. Сережа Онопко разбился в девяносто первом. Насмерть, из машины его вынимали по частям. Любка… он еще участвовал в складчине на похороны, за душой у Любки не было ни гроша. Потом…

Под сердцем резануло. Пат! Господи, как же она сказала? В тридцать два. Осталась в тридцать два. Где осталась, почему в тридцать два?

Колени подсекло слабостью, и Славка шагнул в сторону, схватился за цоколь уличного фонаря, чтобы не упасть. Пат без вести пропала в девяносто восьмом, ему говорил Вольдемар, тот самый, бывший скульптор. Сколько ей тогда было?..

Славка выдохнул, потряс головой, отлепился от фонаря и двинулся дальше. Ноги сами несли на Невский. Мысли сыпались песком… Те, кто остался, сказала Пат. Те, кто решил остаться. Насовсем. Где остаться? Почему насовсем?

На Аничковом мосту Славка оперся на парапет и скурил дюжину сигарет, одну за другой, глядя на рябь Фонтанки. Смял пустую пачку, закашлялся. Чужим удается заглянуть. Один раз. Он – чужой, ему удалось. А те, внутри, получается, свои. А он – нет. В отличие от Пат, в отличие от Сережи Онопко, от Любки. У него сложилось. Его не вытолпили из жизни, не выставили, он не потерялся, зубами ухватился за спасательный круг и выплыл. Нет, не так – его спасла Ольга – вытянула, вытащила из омута на берег. А Пат и другие до берега не добрались. Вот оно, значит, как.

Славка оторвался от парапета, заспешил по Невскому. Затем побежал. Помчался, расталкивая прохожих. На углу с Владимирским рванул на себя ту самую дверь, ввалился вовнутрь.

Его встретил холл «Рэдиссона». Портье за стойкой, лощеные носильщики, охрана в приталенных пиджаках. Мраморный пол, люстры на потолке, вазоны с цветами. Никакого «Сайгона», ни малейшего его признака. Пружинистым шагом пересекая холл, к Славке стремительно двигался сосредоточенный, коротко стриженный мужик с рацией на боку. Охранник, сейчас спросит, какого черта он здесь забыл.

Славка нашарил за спиной дверь, попятился. Мельком увидел свое отражение в зеркале – поджарый дядька с седыми висками. Вновь оказался на Невском, смахнул пот со лба, перевел дух. Заглянуть можно лишь раз, вспомнил он. Только раз, больше не получится. Для того чтобы снова увидеть все, надо остаться. Сердцем, насовсем.

Тогда завтра его не станет, на его смерть напишут некролог. Может быть, даже сегодня. Не будет больше переполненных залов и телетрансляций. Не будет признания, денег. Не будет кричащей от наслаждения безотказной Аллочки. И Ольги с дочерью тоже не будет. Ничего не будет. И никого. Только те. Неудачники. Навсегда оставшиеся в восьмидесятых и девяностых. Затормозившие время. Нищие, спившиеся, обдолбанные. Чужие.

Или… Или все не так? И это Ольга ему давно чужая? И светская жизнь, и прилизанная гостиная, и домик в Финляндии – все не свое. Чужое. И он в этой чужой жизни – винтик, послушная марионетка, которая даже в постель ложится с молчаливого одобрения хозяйки.