Русская фэнтези 2007

Два шага — протяни руку и узнай. Страшно. Серега сделал шаг и снова остановился. Сел на Ленкино место и вперил взгляд в золотую пробку у своего правого ботинка. Интересно. И страшно. Словно стоишь у самого края обрыва у реки. На высоком берегу, а внизу — темная вода. И рядом нет никого. Хочешь — прыгай на свой страх и риск. Не увидит никто, не восхитится, не осудит, даже не узнает. Для себя это. Сможешь — не сможешь, жизнь все равно продолжится, только ты и будешь знать — слабо тебе или нет. Сможешь? В награду это знание и память о полете. Навсегда. Не сможешь, ну и Бог с тобой, проживешь и так. Это тоже подвиг — не поддаться, удержаться на краю, где от высоты дух захватывает…

Сергей до боли сжал кулаки. Монета резанула ребрами ладонь. Он не прыгнул тогда, когда ему было четырнадцать.

А сейчас, чего он боится сейчас? Да все того же. Если он сейчас вытянет из кучи пустых бутылок эту золотоголовую выскочку, а там светится на два пальца красивая янтарная жидкость, значит, все сходится. Значит, странный ночной посетитель, и эта монета, и сегодняшний день, и все, что произошло в завалящей кондитерской пятнадцать минут назад, — перифраз евангельских историй, и только что в снежную ночь ушел Тот, чье рождение завтра будут отмечать уже в двухтысячный раз. Значит, Он говорил что-то важное, а ты его не узнал, не понял, не поверил, не выслушал, не почувствовал…

А если нет? И в бутылке пусто? И пахнет она затхлым чаем? Тогда можно спокойно жить дальше. Жить с ощущением разочарования, словно вместо конфеты в фантике подсунули пустышку. И останется только смять бумажную обертку, отшвырнуть ее в сторону и делать вид, что безвкусная шутка — смешная, что тебе весело от нее. Так многие делают.

Сереге опять почудился обрыв над Волгой, с которого он не прыгнул в детстве. Он даже ощутил порыв ветра. И решил — прыгнет, сейчас-то он прыгнет! Набрал в грудь воздуха и протянул руку, чтобы узнать. В ушах зазвенело.

— Ты почему еще здесь? Иди домой — я сама закрою.

Это вошла Софья Ивановна. В шали и пальто, принеся с собой запах сырости и звон ключей.

Вот и все. Обрыв ушел из-под ног. Сергей-охранник крепко стоял на бетонном полу кондитерской. Ему вдруг показалось, что он умер. Давно уже умер и не заметил этого: не было времени, нужно было дуться на жизнь. Он отвернув лицо — мужики не плачут. Только в это он сейчас и верил. Что ему еще оставалось?

Молча надел Сергей куртку «made in China» и, не застегиваясь, вышел. Снег облепил ему лицо, оно стало мокрым. Сергей шел, не поднимая головы, втянув шею и не разжимая кулаков. Оттого что было холодно, оттого что возвращался он в пустую квартиру, где на столе лежала фотка сына, оттого что жена не может жить с человеком, который даже в снежинке видит только грязную воду. Оттого, что коньяк, который он залпом выпил, обругав, который вертихвостка Ленка вчера на его глазах разбавила чаем, чтоб наварить больше выручки, который и без этих манипуляций был далеко не армянский, на котором и на этикетке-то была надпись с ошибкой, именно этот коньяк оказался самой, по правде сказать, вкусной в жизни вещью. Питьем богов, вином для свадебного пира, кажется, так говорили древние поэты… Он это почувствовал сразу и если бы распробовал как следует, а не злился, то… Сергей не хотел себе признаваться, что среди всей красоты и чудес мира он двигался как плоская картонная фигурка теневого театра…

Финал

Мы рассказали все картины, написали все истории и смотрели на нашего двадцатилетнего мальчика поверх пирамиды пустых стопок из-под текилы. Они были самым ярким пятном на нашем столике: галогеновый блэклайт делал их синевато-белыми. Они светились в темноте. Я сосчитала — стопок было двенадцать. Четыре наших, остальные пришлись на амбициозный юношеский организм. Рассказывать было трудно. Слова таяли в ритме клубных звуков. Ударные заглушали смысл. Звуки забивали образы. Текила подстегивала интерес, но притупляла разум. Судя по взгляду Sash, у нас времени осталось немного. Он стремительно пьянел, но держался молодцом: слушал внимательно, сопереживал честно, а иногда в его глазах светилось Нечто. Вот это нечто нас и интересовало, ради него мы — я и мой большой друг — сидели здесь и через мгновение станем соперниками. Чуть не сказала «врагами».