Русская философия смерти. Антология

А потом я буду отозван так, как если бы я созрел для этого отозвания и как если бы я оказался достоин приобщиться новому, ныне для меня невообразимому, сверхземному богатству, – чтобы воспринять его неким новым, внутренним, непосредственно-интимным способом. Все, что я упустил и утратил, все, что я как чувственно-ограниченное земное существо не сумел воспринять и в чем я смутно чувствовал или блаженно предчувствовал невыразимое в словах дуновение моего Творца, – все это и еще иное, прекраснейшее, ожидает меня там, зовет меня туда, – все это откроется мне по-новому в неземных образах и видениях. Тогда я буду воспринимать сущее не как внешний мне предмет, но свободным и блаженным приобщением к его сущности: это будет творческое отождествление, в котором мой дух будет богатеть, не утрачивая личную форму, но совершенствуя ее. Мне еще надо все увидеть и постигнуть, оставаясь самим собою, все воспринять, чего меня лишала моя земная ограниченность, пережить, ликуя, все чудеса Божьего богатства, которые уже открылись мне или еще не открылись мне в предчувствиях, мечтах и созерцаниях моей земной жизни.

Мне предстоит долгое и блаженное восхождение к моему Творцу, к моему Отцу, Спасителю и Утешителю – в дивовании и молитве, в очищении и благодарении, в возрастании и утверждении. И в этом истинный смысл моего бессмертия, ибо всякое несовершенство неугодно Богу и в творении Его неуместно…

Так я понимаю бессмертие человеческого духа.

1943

А. И. Рубин. Что такое философия?

<…> Мысль, созерцая себя в предмете, возвращается к самой себе. Мысль – это уже преодоленное противоречие, возвращение на родину после долгого странствования по чужбине. И вот жизнь не знает этого состояния. Природная жизнь вполне правильно характеризуется Шопенгауэром как воплощение вечного раздора.

В чем заключается вопрос? Вопрос заключается в том, в чем состоит отличие духа от жизни. Если мы примем это различие в раздвоенности, то это не будет неверно. И жизнь, и дух раздвоены, но в разных смыслах. В жизни основным является раздвоенность, а примирение носит временный характер. Так и в жизни основное – это стремление, возникшее из потребности тела, то удовлетворение носит временный характер. Эти потребности непрерывно возобновляют и вызывают вновь стремление. Конечно, мрачная картина, нарисованная Шопенгауэром, в некотором отношении преувеличена. Ведь мы не находимся в непрерывном состоянии голода, жажды или любовного стремления. Но если Шопенгауэр не прав в физиологическом смысле, то он все же прав в психологическом смысле. Борьба за кусок хлеба наполняет всю психику и не дает ей покоя. Забота о завтрашнем дне лишает человека душевного спокойствия и поглощает все его мысли. В созерцании же дело обстоит наоборот. Здесь главным является примирение и обладание. Сама раздвоенность носит характер отдельного момента. Созерцание – это торжество и преодоление.

Что же преодолевается в созерцании? Во-первых, в созерцании преодолевается противоположность субъекта и объекта, так как оказывается, что оба они обладают той же природой, так что у них нет повода к вражде. Но этого мало. В созерцании преодолевается противоположность, существующая в пределах духа. В нем преодолевается и противоположность между жизнью и духом, которая носит гораздо более глубокий характер, чем противоположность внутри самого духа. В чем главная противоположность между духом и жизнью? Она заключается в следующем. Жизнь как природная реальность неразрывно связана со смертью, дух же бессмертен. Мы, таким образом, подходим к вопросу о том, что такое смерть. Это, наряду с вопросом о том, что такое жизнь, – самый трудный вопрос. «Когда еще не знают, что такое жизнь, то где уж знать, что такое смерть», – ответил на этот вопрос Конфуций.

Я отвечу на этот вопрос сразу таким образом: смерть – это материя. Этот ответ, в свою очередь, чреват многими вопросами. Попытаюсь распутать их в общих чертах. Материя есть мертвая, в противоположность живой жизни. Жизнь в себе самой заключает смерть; это общеизвестно. Но дело в том, что жизнь, не поднявшаяся до духа, не имеет понятия о материи, а значит, и о смерти. Животные и растения умирают, но они не знают того, что им предстоит умереть. У животных, правда, есть инстинкт, заставляющий их избегать опасности, но у них нет представления о смерти, страха смерти как понятия. Понятие о смерти имеется только у человека; оно у него появляется вместе с сознанием. Страх смерти, воплощенной в понятии, и есть материя. В понятии материи заключаются следующие моменты: смерть и страх. Одной смерти недостаточно для того, чтобы получалось понятие материи. Обязательным моментом является страх как предвосхищение смерти. Поскольку, по существу, самая сущность страха состоит в смерти – ибо без смерти не было бы страха, – мы можем выразиться еще короче: материя – это страх, воплощенный в понятии; иначе говоря, материя – это осознанный страх¹. Все эти определения говорят одно и то же, только они выражают разные оттенки все той же самой мысли.