Русская философия смерти. Антология

Читатель, знакомящийся с творчеством кн. Е. Н. Трубецкого, в частности, с одним из его поздних произведений «Смысл жизни» (М., 1918), обратит внимание на сходство его взглядов на проблему смерти со взглядами мыслителей, принадлежащих к направлению русской религиозной философии, условно называемому в литературе «метафизикой всеединства» и представленному в антологии помимо Е. Н. Трубецкого, именами В. С. Соловьева, С. Н. Булгакова, Л. П. Карсавина. Карсавин, как самый младший представитель этой традиции (его философское творчество развернулось с начала 20-х гг.), по-видимому, воспринял и творчески преломил ключевую идею Трубецкого о том, что «самое строение жизненного пути крестообразно; Голгофа – постоянно длящийся факт нашей действительности, ибо нет той минуты, когда бы не свершалась эта борьба смысла с бессмыслицей, когда бы мир не распинал Бога и когда бы Бог не распинался за мир» и что «тот положительный конец жизни, который составляет ее смысл, есть полнота радости. Но путь, который ведет к этой радости, есть путь величайшей скорби, – крестный путь», путь совершения жертвы (Смысл жизни. С. 62, 59). Поэтому представляется оправданным развернуть аргументацию Трубецкого, дополнив публикуемый текст выдержками из его книги «Смысл жизни».

1. Тут мы сталкиваемся с одним из важнейших философских вопросов… – Ср.: «Всякий наблюдаемый нами на земле круг жизни с роковой необходимостью замыкается смертью и облекается в форму дурной бесконечности беспрестанно возвращающихся рождений и смертей. <…> Умирает каждый живой индивид, а жизнь рода слагается из бесконечной серии смертей. Это не жизнь, а пустая видимость жизни. <…> Всмотримся внимательнее в образ порочного круга и мы ясно почувствуем ту гармонию, которая дает нам силу распознавать фальшь. Круг во всех религиях есть символ бесконечности; но именно в качестве такового он служит и для изображения смысла и для изображения бессмыслицы. Есть круг бесконечной полноты: это и есть то самое, о чем мы воздыхаем, к чему стремится всякая жизнь; но есть и бесконечный круг всеобщей суеты – жизнь, никогда не достигающая полноты, вечно уничтожающаяся, вечно начинающаяся сызнова. <…> Этот круг бесконечной смерти возмущает нас именно как пародия на круг бесконечной жизни – цель всякого жизненного стремления. Этот образ вечной пустоты существования возмущает нас по контрасту с интуицией полноты жизни, к которой мы стремимся. И в этой полноте жизни, торжествующей над всякими задержками, препятствиями, – и над самой смертью, – и заключается тот «смысл» жизни, отсутствие которого нас возмущает.

<…> Полнота жизни, окончательно восторжествовавшей над смертью, и единство всего живого в этой полноте в интуиции мирового смысла – одно и то же. Оно и понятно: полнота жизни осуществима лишь при условии окончательного прекращения борьбы за жизнь, разделяющей живую тварь. <…> Страдание и смерть – вот в чем наиболее очевидные доказательства царствующей в мире бессмыслицы: всеобщее взаимное причинение смерти как необходимый закон самой жизни на земле – вот в чем очевидное доказательство неправоты этой жизни. Порочный круг этой жизни есть именно круг этой жизни, есть именно круг страдания, смерти и неправды. <…> Вольная страсть Богочеловека и воскресение как ее последствие – вот то единственное в мире откровение мирового смысла, которым этот смысл может быть удовлетворен. Роковое деление мира от Бога, – вот в чем основная неправда его существования: эта неправда выражается в присущем каждой твари эгоизме, в стремлении поставить свою жизнь и свою волю как высшее и безусловное. <…> Первое, в чем должно обнаружиться воссоединение твари с Богом и, соответственно с этим, – осуществление безусловного смысла и правды в мире, это – полное внутреннее преодоление тварного эгоизма, отказ твари от собственной воли и полная, беззаветная ее отдача себя Богу. Это – решимость не иметь собственной жизни, а жить исключительно жизнью божественной – стать сосудом Божества. Иными словами, первым обнаружением совершенного соединения Бога и твари должна быть совершенная жертва. Но совершенная жертва есть именно высшее, предельное выражение земного подвига Христа. Именно этим подвигом Его человеческое естество обнаружило полноту и совершенство своего соединения в Богом.

Совершенная жертва не есть только нравственный переворот, это – полный переворот в целом жизненном строе, основанном на самоутверждении тварного эгоизма и потому – начало целого космического переворота» (Смысл жизни. М., 1918. С. 22, 32, 48).