Из белой записной книжки с изображением белой лилии на обложке:
Саке Кумацу
Кобо Абэ
–
японская пословица
5-ого сентября мне исполнилось девятнадцать лет. Я не стала отмечать, и родители поняли мое нежелание устраивать праздник. Придумали какое-то правдоподобное объяснение для жаждущих веселья родственников. Мы посидели втроем и выпили бутылку белого сливового вина, которое я привезла из Японии. Я вяло отвечала на вопросы. Глаза мамы были грустными.
– Но как ты будешь там жить совсем одна, доченька? – спросила она.
– Да, ты подумай над этим. Может, стоит продать квартиру и вернуться в родной город? – поддержал ее отец. – На эти деньги ты можешь прекрасно устроиться.
– Нет, я все решила, – упрямо сказала я. – К тому же всегда мечтала открыть свое дело, какую-нибудь танцевальную студию.
– Но ведь для этого, насколько я понимаю, необходимо немало средств, – заметила мама. – И почему такую студию не открыть здесь, к примеру?
– Я не могу продать то, что оставил мне мой любимый, – тихо сказала я.
– Ладно, мать, – после паузы заявил отец, – пусть Танюша поступает, как считает нужным. Это ее жизнь. А вернуться сюда она всегда успеет.
В конце сентября я окончательно переехала в квартиру Петра. Но пока ничего менять в ней не стала и, возможно, поэтому чувствовала себя все хуже. Я бродила по комнатам, перебирала его вещи, спала на кровати, на которой мы провели столько счастливых и бурных ночей, и постепенно впала в сильнейшую депрессию. Мне не хотелось никуда выходить и никого видеть. Елизавета Викторовна звонила ежедневно и мягко интересовалась делами. Я отвечала сухо и кратко, но она не обижалась, видимо, понимая мое состояние. Осень была дождливой и темной, и это еще усугубляло мрачный настрой души. Я целыми днями лежала на диване, свернувшись в комочек, и слушала подряд все аудиокассеты Петра на его музыкальном центре.
И вот как-то вечером, впервые после моего возвращения, позвонил Юкио. Он выразил радость, что я окончательно перебралась в Москву. Но задавать вопросов на тему квартиры не стал. Я старалась отвечать обычным голосом, но, видимо, мне это плохо удавалось. Юкио замолчал на минуту, а потом вдруг сказал:
– Я понимаю, что ты скорбишь о них. Но я никак не мог подумать, что вы стали такими близкими друзьями, – осторожно добавил он.
– О чем это ты? – равнодушно спросила я.
– О смерти Манами и Тору, – ответил он и тяжело вздохнул.
Я отказывалась верить своим ушам. Потом все-таки спросила:
– А ты не знаешь подробностей?
И он мне все рассказал, в конце добавив:
– А я думал, что тебе звонила госпожа Цутида.
– Я ни с кем из токийских знакомых сейчас не общаюсь, – ответила я.
– Извини, Таня, если расстроил тебя. Но я почему-то был уверен, что ты знаешь. Ты со мной разговаривала таким безжизненным голосом.
– Мало ли, какие у меня могут быть проблемы, – сухо проговорила я.