— Не забываю, — тихо ответила я и встала. — Знаешь, а ведь мне пора. Лиза, наверняка, сердится, что я ее покинула и все время провожу с тобой.
Улыбка сбежала с лица Криса, он вскочил, схватил мое платье и, подбежав к окну, распахнул его. Я с испугом на него смотрела, не понимая.
— Ты остаешься здесь! — четко произнес он и выбросил мое платье из окна. — Если уйдешь, я умру!
— Что ты делаешь? Зачем? Хочешь, чтобы я в шубке на голое тело пошла по улицам?
Крис расхохотался, как безумный, и схватил мою шубу. Я подбежала к нему.
— Не волнуйся, давай все обсудим, — спокойно сказала я, хотя сердце колотилось.
Он посмотрел на меня беспомощно, его губы дрожали, шуба из разжатых пальцев упала к ногам. Я взяла его за потную холодную ладонь, подвела к кровати. Мы легли и обнялись, прижавшись друг к другу.
— Мне плохо без тебя, — тихо сказал Крис, когда успокоился и перестал дрожать. — Мне так плохо! Я совсем один в этом мире, никому до меня нет дела, живу, как трава, расту сам для себя, никто меня не любит! Мои картины выставлялись всего один раз и то в каком-то маленьком захудалом салоне на окраине Парижа.
— Да? Это интересно, — попыталась я перевести разговор на близкую ему тему. — И как? Успешно?
— Для новичка да, так все мне сказали. Даже продано было несколько работ. А Жак Нувер, это наш местный мэтр, его все знают на Монмартре, прочил мне блестящее будущее как художнику жанровых сценок. И очень неодобрительно отзывался о моем увлечении Японией. Он сказал, что это тупиковый путь для меня и напрасная потеря времени. Но если мне нравится?! — с жаром спросил Крис, отодвигаясь от меня и приподнимаясь на локте. — Что тогда? Мне надоело писать улицы, людей, пейзажи.
— Конечно, нужно писать лишь то, что возбуждает, — заметила я.
— Вот! Ты меня понимаешь! Ты одна меня понимаешь!
— Я думаю, что ты преувеличиваешь, — ласково проговорила я. — Ведь у тебя есть родители, родственники здесь.
— И что?! — истерично спросил он и соскочил на пол. — Это все не то! Ты же знаешь, о чем я! Ну почему, почему ты так бесчувственна?!
— Послушай, Крис, я не бесчувственна. Дело в другом, — медленно проговорила я, но замолчала.
Последнее время я старательно пыталась забыть о кое-каких событиях моей жизни, и ворошить прошлое мне совершенно не хотелось.
— Что, милая? — прошептал он и упал на колени возле кровати.
Крис положил голову возле моей руки, его длинные черные ресница опустились. Я придвинулась и стала нежно перебирать его густые белые волосы.
— Расскажи мне то, что хотела, — попросил он и вздохнул. — Пожалуйста!
— Когда мне было восемнадцать, — начала я, все еще испытывая неуверенность в необходимости этого рассказа, — я полюбила парня на десять лет старше меня. Он приехал в наш провинциальный городок, сама я не москвичка, в командировку. Увидев афишу нашего самодеятельного театра Кабуки, Петр, так его звали, пошел на спектакль. Там мы и познакомились. Наша любовь вспыхнула, словно порох от огня. Потом он уехал в Москву, и я через какое-то время, наперекор родителям, отправилась за ним, потому что поняла, что не могу без него жить. Я как раз закончила обучение в культпросвет училище. Я по образованию хореограф. Это был январь. Мы стали жить вместе в его квартире. И хотели пожениться. Но…
У меня от волнения перехватило горло, и я замолчала. Крис поднял голову и внимательно на меня посмотрел. Его черные глаза показались мне двумя безднами. Он, видя, что я молчу, забрался на кровать и прижал меня к себе.
— Я так и знал, что за этой очаровательной мягкой улыбкой скрывается какая-то печальная история, — прошептал он. — Ведь даже когда ты улыбаешься, на самом дне твоих прекрасных глаз прячется грусть.
— Мой любимый оказался саманом секты «Аум Синрикё», о чем я понятия в то время не имела, — продолжила я ровным безжизненным голосом и прижалась к его плечу, тут же почувствовав, как его губы мягко коснулись моего виска. — Мы оказались в Японии в марте, а потом произошли «зариновые» теракты в токийском метро. Петр в этот момент был в Токио, а я в Наха, столице Окинава. Мы там жили в квартире его друга. Наутро после терактов он вернулся и на моих глазах сделал себе харакири.
Я не выдержала и всхлипнула. Крис крепко прижал меня, тихо приговаривая:
— Не нужно больше, не говори ничего. Тебе тяжело! Прости меня!
— Все в порядке, — ответила я, отстранилась от него и села, скрестив ноги и опустив плечи.
— Прости меня, — повторил он.
Я увидела, что из его глаз текут слезы.
— После его смерти осталась записка и сумка с деньгами, которые позволили мне уехать в Токио. Пройдя через отчаяние горя и ненависть к секте, я решила жить, чтобы отомстить. Вот так я и стала гейшей, потому что думала тогда, что гейша может проникнуть к самым высокопоставленным чиновникам.
— Я слышал, что главу секты посадили, — тихо сказал Крис и вытер слезы.