Русская готика

Машину взорвали морозным утром января, на Крещение. Яша должен был сидеть внутри. Но он не сидел – стоял рядом. Взрывной волной его унесло на соседнюю улицу: одна нога отвалилась, ее пришили врачи. В больнице он вздыхал: «Белый бог не любит меня. Белый бог мстит мне». Белым богом он называл Иисуса, нашу мордовскую землю, наши болота и наши энергии. Север хочет изжить его из себя: чужеродный, южный фрукт с печалью в глазах. «Ой-Вей, что я забыл в этих краях? Как меня сюда занесло?» – жаловался Яша, пока прирастала нога.

Он вышел из больницы и стал строить синагогу. Он хотел иметь союзника на чужой земле. Он хотел, чтобы синагога выросла выше православного храма. Лучше – чтобы она выросла до небес и оберегала Яшу в суетных делах его своим теплым лучом.

Мама вышла замуж за человека, в теле которого плескалась болотная муть. Он сидел у нас дома, жабьи глаза его не моргали. Меня он не замечал. «Что ты нашла в нем?» – спрашивал я. Мама смеялась: «Это любовь, мой милый». Ее коса стала цвета серого снега. Морщины покрыли пальцы и шею. Мне казалось, этот человек пьет ее жизненный сок – так же, как раньше пила мужские соки она. Дом наш стал похож на аквариум. Повсюду тянулись к потолку водоросли. В моей кровати завелся ил.

Синагога Яши росла медленно. Как чу´дное растение, она требовала ухода и мягких почв. Север сопротивлялся. Яша рвал остатки волос и взывал к небу. Теперь он ездил в сопровождении охраны. Его магазин шуб стал сетью магазинов бытовой техники.

Он больше не прятал звезду Давида под костюмом «Адидас». Она стала ярче, еще больше бриллиантов расцвело на ней. Теперь Яша носил ее поверх остальной одежды. Наши шушукались: «Видели? Миллионер! Заработал миллионы на крови рабочего народа!» В душах городских жителей при виде Яшиной звезды закипали злость и зависть. Яшу обсуждали тем сильнее, чем выше становилась его синагога. А она росла – проходили годы, прежде чем она становилась выше хотя бы на один ряд кирпичиков, но Яша вкладывал в нее все свое сердце, мольбы и средства. И она оттаивала, подставляла солнцу свое тельце гусеницы, готовящейся стать бабочкой.

Кроме Яши, молиться в синагоге было некому. И тогда он выписал из Одессы группу еврейских музыкантов. Они сопровождали его свидания с Богом. В тишину болот наших, в темень снежных завалов иголочкой вонзалась печальная южная песнь труб и скрипок: проделывала в темноте стежки, искрящиеся – они заставляли снег таять и пахнуть морем. Именно это стало последней каплей.

Потом газеты назвали это «беспорядками у еврейской церкви», а другие – «восстанием честных людей», а третьи – самые злые и радикальные – «ответом жидовскому заговору». Толпу повел к недостроенной синагоге священник, отец Никодим. Он разжег людей словно пламя: «Он крадет наши души и наш снег! Он – фарисей! Такие, как он, отдали приказ распять Иисуса!» Толпа рычала. Отец Никодим был ее пророком.

У ворот синагоги он закричал: «Выходи, демон!» Внутри горели свечи и играли музыканты. Они играли песню про человека, у которого нет дома, который везде чужой, и он ездит от станции к станции со своими пенсне и портфелем. «Выходи!» – закричал вновь отец Никодим. Но Яша не вышел: вместо него к людям вышли его охранники. «Нечестивцы! Вы забыли, кто вы есть! Продались за чужеземные деньги! Пьете кровь простого народа!» – Отец Никодим рек, и слова его оплавлялись в камень, становились великой Волгой, вызывали снежный буран. Кто-то в толпе бросил в охранника камень. Охранник подумал, что летит бомба, – по опыту работы с Яшей он привык, что иногда приходится иметь дело с бомбами. В ответ он выстрелил в воздух, и тогда камни полетели уже со всех сторон. Морозный вихрь распахнул двери синагоги, задул свечи, и только в темноте еще некоторое время раздавались звуки тихой и печальной скрипки. То в песне человек с пенсне и портфелем наконец обрел свой дом. Поезд привез его к той станции, куда обычно не ходят поезда.

Яша лежал на полу, и у ног его вилась седая борода, какой в жизни он никогда не носил. «Остановилось сердце», – сказал врач «Скорой» на глазах у застывшей, дышащей морозным паром толпы. «Последствия старых стрессов и травм», – объяснил врач. Толпа побросала камни и молча побрела по домам. Отец Никодим перестал быть ее пророком. Он съежился, скуксился, стал просто усталым старичком.

Где похоронили Яшу, мы не узнали. За телом приехала родственница – черноволосая женщина с морщинами, похожими на трещины в сухой земле, троюродная сестра Яши. Она плакала на гробе, хотя никогда не видела Яшу живьем. Она шла по улицам города, завывая и таща гроб за собой по снегу. Она прошла один круг, а затем второй, а затем третий. Люди наблюдали за ней из окон. Они боялись пошевелиться. Боялись включить свет и телевизор. Город притих и погрузился во тьму во время этой странной похоронной процессии. Потом женщина увезла Яшу навсегда.