Русская готика

Штырь завел дисциплину: прыжки толпой только если несправедливость. Его поначалу не поняли: «Как так? Везде же несправедливость. Само слово «городской» несправедливость». Штырь разъяснил: несправедливость – если обозвали пидарасом, если сказали про мамку и про отчий дом плохо. Назвали брезгливо «деревней» или «колхозом» – вали толпой. А если просто из-за бабы или стукнулись плечами на дискотеке – один на один. После разъяснений всем стало понятно.

Мы, молодые лагерные пионеры, узнали о кодексе деревенских от инсайдера – толстого Гришки Иванова. Гришка знал про всех все. Гришке надо было выживать в пионерском коллективе: он ужом проникал в любую тайну. За новости, которые он приносил, ему прощали толстое пузо и не били.

«И короче, пацаны – теперь слова «деревня» и «колхоз» под запретом. Про пидарасов тоже лучше не стоит…» – завершил рассказ Гришка. И мы, пионерия тринадцати лет, сказали серьезно, как мужчины из фильмов: «О-о-о». И закурили.

Замес того лета, когда деревенскими правил Ванька Штырь, случился из-за девочки Кристины Буринской. На Кристину плотоядно смотрел весь лагерь. Подозревали, что даже начальник лагеря, партийный 45-летний мужчина, смотрит на Кристину с неуместным восторгом. Березы вокруг пионерских корпусов текли слезами: на стволах пионерия изливалась в любви к Кристине и перочинными ножичками рисовала сердца. Злые языки говорили, что Кристина ходит по ночам к вожатым. Толстый Гришка Иванов божился, что видел это сам.

Проблемой лагеря в то лето были не только местные и всеобщая любовь к Кристине. Из городского интерната приехала на третью смену Оксана Рябко, амазонка 15 лет. Таких девочек мы еще не видели. В интернате – а все мы учились в школах, и само слово «интернатский» уже равнялось тяжкому преступлению – Оксана была одной большой головной болью. Она плевала в лицо учителям. Она носила пацанские штаны и стриглась под полубокс: сзади лысо, спереди чуб. Это был новый тип девочки, новый тип человека, это был ницшеанский Заратустра во плоти, – и мы старались не связываться с Оксаной. Оксана была жесткая, как кремень.

Ее приезд в лагерь начался со скандала. Ночью Оксана что-то такое сделала со своей соседкой по пионерской палате. Что именно – мы не знали, толстый Гришка Иванов говорил всякое, но мы не верили: «Такого не может быть! Что сделала?! Заставила что?!» Вскоре Оксанку Рябко вывели на утренней пионерской линейке и поставили перед всем строем. «Если еще раз! – орал с трибуны пунцовый начальник лагеря. – Если еще хоть раз… Вон! Вылетишь вон отсюда!» Глаза Оксанки сверкали из-под чуба. Она стояла, руки в карманы: женщина-камень, женщина-огонь. Чуб был выкрашен пергидролем: неприлично желтел на пионерском плацу. В одном ухе серьга: звезда на цепочке.

Грядущий замес ощущался в самой лагерной атмосфере. Как тучи собираются на периферии неба, как начинает покалывать от электричества воздух перед летней грозой, так и мы, пионеры, ноздрями чувствовали надрыв. Детские сердца ныли – страшно и томительно. Детские подмышки воняли подростковым потом больше обычного. Начальник лагеря стал нервным и строгим. Он буравил пионеров глазами как сканером в поисках червоточины – тоже чувствовал неладное. Вожатые притихли. Даже на их ночных посиделках, где, по заявлению толстого Гришки, «творилось та-а-а-кое», теперь стало тихо.

Что-то должно было произойти.

Первый намек на грядущую грозу случился на волейбольной площадке. Девочки отряда Оксанки Рябко играли против девочек из отряда Кристины Буринской. Это было общелагерное девчоночье первенство. Для игры пионерки облачались в волейбольные шортики и маечки, от которых у пионеров перехватывало дух. Когда в шортики облачалась Кристина Буринская, наиболее чувствительные пионеры от волнения ходили блевать в кусты.

Такую Кристину – летящую, воздушную, тонконогую – и увидела интернатская Оксана, и жестокое сердце ее забилось часто-часто, как воробушек.

– Погоди-ка, погоди-ка. Это что у нас такое? – Оксана притянула за отворот футболки щуплую девочку из своей команды. Они сидели на скамье запасных. Девочку не взяли в основной состав из-за хилого роста. В свою очередь, Оксане играть в волейбол было западло.

– Рябко, хватит курить! – рявкнула на Оксану тренер по волейболу. – Сейчас удалю с площадки!

Оксана отмахнулась и притянула несчастную девочку еще ближе:

– Что это за мимолетное видение? – В порывах чувств Оксана могла говорить красиво.

Девочка пискнула:

– Что?

– Она! – Указательный палец Оксаны уперся в летящую искрящуюся Кристину. Она играла неважно, но ее всегда ставили в основу. Даже начальник лагеря приходил посмотреть на ее игру.

– Это Кристина Буринская. Первая лагерная красавица, в которую все влюблены! – отчеканила девочка и поспешила исчезнуть.

Растоптав окурок, Оксана выпустила дым и принялась ждать.

Игра закончилась. Раскрасневшаяся, прекрасная Кристина вытирала лицо полотенцем, когда сзади ее окликнули.

– Поговорим? – попросила Оксана Рябко.

– Поговорим.

И две девочки отошли в сторонку.