Русская и советская фантастика

РУССКАЯ И СОВЕТСКАЯ ФАНТАСТИКА (повести и рассказы)

Предисловие

«…Одно из наиболее сильных побуждений, ведущих к искусству и науке, — это желание уйти от будничной жизни с ее мучительной жестокостью и безутешной пустотой, уйти от уз вечно меняющихся собственных прихотей… Но к этой негативной причине добавляется позитивная. Человек стремится… создать в себе простую и ясную картину мира; и это не только для того, чтобы преодолеть мир, в котором он живет, но и для того, чтобы в известной мере попытаться заменить этот мир созданной им картиной».

А. Эйнштейн.

Принципы научного исследования.

Две опасности всегда подстерегают разыгравшееся воображение: оторваться от повседневных слез и страданий своих собратьев и забыть о тех вечных законах, которыми определяется вся наша жизнь. Может быть, поэтому наши соотечественники пытались изобразить чудо как элемент действительной жизни, как силу, с которой каждый может столкнуться в повседневности. Это и становится основным направлением в фантастике русских романтиков первой половины XIX века.

Она не была еще, строго говоря, научной, но истоки следует искать именно здесь: человек пытался разобраться в окружающем мире, восполнить воображением недостаток знания, совместить в своих представлениях понятие единства и извечную противоречивость бытия.

Необычное, вклиниваясь в реальную действительность, становилось органичной частью природы, внутренним миром человека. Оно освещало новым блеском противостояние начал добра и зла, подчеркивая чистоту одного и углубляя демоническую сущность второго. Оттенок мистицизма, нередко присущий фантастическому, становился дразнящей воображение читателя «изюминкой», сталкивал случайное и неизбежное. Воображаемое облекалось в плоть физически ощутимых реалий, поднимало дух над пошлым бытом. Конечно, в злой силе, с которой сталкиваются герои фантастических повестей первой трети XIX в., легче всего увидеть одно из воплощений дьявола. Но знаменательно, что полной уверенности в объяснении «чертовщины» не было ни у автора, ни у самих героев. Излюбленный прием того времени — двойная мотивировка событий, не дававшая читателю окончательно решить, вмешалась ли в жизнь героев нечистая сила, или они стали жертвой цепи невероятных совпадений. Позднее этот прием получит название завуалированной (неявной) фантастики.

Достоевский назвал «верхом искусства фантастического» повесть А. С. Пушкина «Пиковая дама» именно за то, что читатель до самого конца не находит однозначного объяснения видению Германна: «вышло ли это видение из природы Германна, или действительно он один из тех, которые соприкоснулись с другим миром, злых и враждебных человечеству духов». Утверждая, что «фантастическое в искусстве имеет предел и правила», Достоевский считал одним из главнейших законов необходимость предельного сближения необъяснимого и привычного: «Фантастическое должно до того соприкасаться с реальностью, что Вы должны почти поверить ему».

Правдоподобие невероятной ситуации может основываться, с одной стороны, на особенностях натуры героя, на анализе условий жизни и с другой, — на предвосхищении новейших научных открытий и изобретений, но это более характерно уже для фантастики XX века. В любом случае предметом изображения становится само познание, соотношение интуиции и логики, догадки и расчета, иллюзорного и истинного. Показательны в этом отношении повествования А. Погорельского «Пагубные последствия необузданного воображения» и Н. Полевого «Блаженство безумия», с описаниями оптических опытов и мнемо-физико-магических вечеров. Духи из языческих преданий вдруг одушевили природу, дав жизнь фольклорной фантастике, мир которой полон таинственных существ, незримо вершащихся судеб, осмысленно текущих процессов естественного бытия. Обостренный интерес романтиков к народным обрядам и фольклору отразился и на фантастике XIX в., дав жанровое, «сказочное» ответвление («Русалка» О. Сомова), где необычное принципиально не нуждается в объяснении. В настоящем сборнике условно вычленено несколько разделов, в которых хронологический принцип совмещен с характерным для определенной эпохи отношением к необычному. В первый вошли повести, ставшие классическим образцом «завуалированной» фантастики, второй составили фольклорные романтические рассказы. Далее следует философская фантастика, приключенческая и социальная.