Русская идея

Так или иначе, Россия - во главе нового мирового порядка, консервативного мирового порядка, это не снилось и самому Наполеону! Да, он перекраивал по своему капризу континент, отменял одни государства и придумывал другие, раздаривая их своим братьям и маршалам. Но зачем? Словно в куклы с Европой играл. Ни в какое сравнение не идет эта игра с тем, что предлагает Погодин, с «великой православной империей от Восточного океана до моря Адриатического», стоящей на твердой почве религиозной и этнической общности. Целая философия за этим. И подробный сценарий прилагается. Вот такой.

«Россия должна сделаться главою Славянского союза... По естеству выйдет, так как русский язык должен со временем сделаться общим литературным языком для всех славянских племен... К этому союзу по географическому положению, находясь между славянскими землями, должны пристать необходимо Греция, Венгрия, Молдавия, Валахия, Трансильвания, в общих делах относясь к русскому императору как к главе мира, т. е. всего славянского племени». И, само собой, «по естеству выйдет», говоря языком Погодина, что окажутся «русские великие князья на престолах Богемии, Моравии, Венгрии, Кроации, Славонии, Далмации, Сербии, Болгарии, Греции, Молдавии, Валахии, а Петербург в Константинополе». Родственные, так сказать, «скрепы» великой империи в дополнение к духовным. И административным. Так надежнее.

«Похищение Европы»

На первый взгляд, речь в этом очаровавшем самодержца сценарии лишь о военном переделе Европы. Ну, не могли же русские великие князья оказаться на престолах Богемии или Хорватии без большой войны и расчленения Австрийской империи.

И тем более не мог бы оказаться «Петербург в Константинополе» без расчленения Блистательной Порты, как бывшая евразийская сверхдержава Турция требовала себя теперь называть. В подтек( те погодинского сценария было, однако, и нечто другое. куда более амбициозное, чем паже «великая православная», описанная выше Собственно, Погодин нико1да этого не скрывал, писат об этом открытым текстом еще в 1838 году в подцензурной печати. Он объехал тогда все европейские страны и вынес из этой поездки стойкое убеждение, что растеряв свои традиционные ценности. Европа обречена, созрела для завоевания.

Отсюда панегирик России, на который мало кто обратил тогда внимание: «Русский Государь теперь ближе Карла V и Наполеона к их мечте об универсальной [то есть все мирной] империи. Да, будущая судьба мира зависит от России. Она может все - чего же более?». И, вполне логично с его точки зрения, Погодин это доказывал: «Кто взглянет беспристрастно на европейские государства, гот согласится, что они отжили свой век... Разврат во Франции, леность в Италии, жестокость в Испании, эгоизм в Англии - неужели совместны с понятием о счастье гражданском, об идеапе общества, о граде Божьем? Золотой телец - деньги, которому поклонж т- ся вся Европа, неужели ecib высший градус нового христианского просвещения? Где же добро святос?».

Наполеонi

Читатель уже, конечно, догадался, где оно, «добро святой». Там же, где и по сей день усматривают его русские «патриоты*». Ь отечественных традиционных ценностях и главной из них - абсолютной власти. Правильно догадался: «Совсем не то в России. В< е ее силы,

«похищение европы»

физические и нравственные, составляют одну громадную махину, управляемую рукой одного человека, рукою русского царя, который во всякое мгновенье единым движением может давать ей ход, сообщать какое угодно будет ему направление и производить какую угодно скорость. Заметим, наконец, что эта махина одушевлена единым чувством, это чувство есть покорность, беспредельная доверенность и преданность царю, который есть для нее земной 6oi».

Я мог бы пересказать все Николе < I

это короче своими словами

Только едва ли бы вы мне поверили, что один из самых выдающихся консервативных мыслителей России николаевской эпохи moi думать так, как он думал. Документальность, иначе говоря, ссть единственная для меня возможность не лишиться доверил читателя. Причем цитирую я человека, к которому император не только прислушался, несмотря на немыслимую дерзость его самиздатски^ инвектив, но и ПОСЛУШАЛСЯ: вся его политика в 1850-е строилась, исходя именно из пою- динского сценария (той его части, конечно, что могла тогда казаться немедленно осуществимой).

Мы не знаем, догадывался ли Николай про подводное, так сказать, основание этого политического айсберга, то есть про то, что он 'ближе Карла V и Наполеона к универсальной империи». Зато мы теперь знаем, что Чаадаев был прав: моральное обособление от Европы, которое я вслед за В С. Соловьевым называю антиевропейским особнячеством, неминуемо должно было породить монстра, то есть обособление политическое, чреватое не только по тубезу мными планами завоеваний, но и вполне реальной войной.

Миф особнячества