Русская идея от Николая I до Путина. Книга I. 1825–1917

Сказать это имели право декабристы. Имели, потому что были уверены: закрепостило народ самодержавное государство, причем именно в допетровской Руси, в этом православном рае славянофилов, и, порабощая свой народ, прекраснейшим образом обошлось оно без предателя-Петра. Иначе говоря, либеральная, декабристская половина славянофильства вправе была занимать ту антикрепостническую позицию, которую занимало оно в николаевской России. Но «антиконституционалисткая», самодержавная его половина лишала славянофилов этого права, повисала в воздухе. Примерно так же — как мы увидим дальше — обстояло дело и с другими аргументами славянофилов. Все они (за исключением прямого вздора, как, например, того, что «Европа доживает последние дни» и «готова рухнуть каждую минуту» (в 1840-е!) оказались полуправдой.

Трагедия славянофильства

Куда более важна, однако, другая сторона дела. Спросим для начала, прав ли был князь Н. С. Трубецкой (один из основателей евразийства, которому суждено было заново начать реабилитацию Русской идеи после очередного ее крушения в 1917-м), презрительно сбросив со счетов славянофильство как «неправильный национализм»? Приговор Трубецкого был беспощаден: «Славянофильство должно было ВЫРОДИТЬСЯ». Конечно, гибель славянофильства предсказал, как мы помним, полустолетием раньше, когда оно еще было в силе и славе, В. С. Соловьев. Но совсем не по той причине (Трубецкой считал, что выродилось славянофильство из-за того, что «было построено по романо-германскому [то есть европейскому] образцу»). Соловьев исходил из того, что искусственное соединение в одной доктрине двух в принципе несоединимых начал чревато вырождением.

Да, в условиях николаевской официальной народности, этого симбиоза обожествленного государства с «гением нации», самодержавия с идолопоклонством, патриотизма с крепостничеством, симбиоза, практически неуязвимого для критики извне, славянофилы, безусловно, сыграли в высшей степени положительную роль. Россия была тогда в идеологической ловушке такой мощи, что подорвать ее господство над умами можно было, как в советские времена, лишь изнутри. И никто, кроме славянофилов, не мог исполнить такую задачу. Ибо только с позиции апологетов самодержавия можно было атаковать деспотизм — как кощунство. Только с позиции защиты православия можно было разоблачить секулярную религию — как ересь. Это и сделали славянофилы, оказавшись в парадоксальной для себя роли борцов за секуляризацию власти. И если прав был Маркс, считая, что «критика религии есть предпосылка всякой другой критики», то задачу свою они выполнили.

Признанный мастер демонтажа тоталитарной идеологии Александр Николаевич Яковлев подтверждает: «этого монстра демонтировать можно только изнутри». Другое дело, какую цену пришлось славянофилам заплатить за свой подвиг. Увы, и после падения официальной народности, в совершенно другой реальности, не расстались они с попыткой совместить несовместимое — свободу с самодержавием, патриотизм с Русской идеей, современность со средневековьем. В результате, хотя и по разным причинам, но правы оказались и Соловьев, и Трубецкой — выродилось славянофильство. Из борца с деспотизмом, каким оно было в 1840-е, превратилось в его идейное оправдание в 1900-е. Вот такая трагедия.

Глава 7 «С ПЕЧАТЬЮ ГЕНИЯ НА ЧЕЛЕ…»

Знакомство мое с Владимиром Сергеевичем Соловьевым состоялось, можно сказать, осенью 1967 года. Я был тогда спецкором самой популярной в интеллигентной среде газеты с миллионным тиражом, Литературной, объехал полстраны, ужаснулся тому, что увидел, опубликовал несколько громких статей о вымирающей русской деревне. И вдруг пригласил меня Чаковский, главный, и предложил написать статью на полосу о Соловьеве. Я, глупый, обрадовался, что была на этот раз командировка не в забытые Богом смоленские или костромские колхозы, а в уютные залы Ленинки, где и листал я месяцами тома Соловьева. Даже не подозревая, что перевернет эта командировка всю мою жизнь.

В. С. Соловьев

Что знал я до этого о Соловьеве? Не больше того, что должен был знать любой интеллигентный человек в СССР. Анекдоты. Правда, впечатляющие. Знал, что в 1880-е он пережил жестокую духовную драму, сопоставимую разве что с драмой безвестного фарисея Савла, обратившегося по дороге в Дамаск в пламенного апостола христианства Павла. Случаев, когда крупные русские умы обращались из западничества в славянофильство было в XIX веке предостаточно. Самые знаменитые примеры — Достоевский и Константин Леонтьев. Но никто, кроме Соловьева, не прошел этот путь в обратном направлении.