Русская идея от Николая I до Путина. Книга I. 1825–1917

Меня, признаюсь, поначалу поставило. Не помог и доклад Александра Дугина Изборскому клубу, посвященный «пятой колонне» на вершине власти (на сегодняшнем, разумеется, материале). Напомню, Дугин — в прошлом выпускник черносотенной «Памяти» первых лет перестройки, а ныне профессор социологии МГУ — лидер конспирологического крыла Изборского клуба. Вот его выкладки: «Нам подчас хотят изобразить, что пятая колонна только в либералах и в «маршах несогласных», но это лишь самая откровенная вершина айсберга. Более того, это ложная цель. Самые серьезные сети влияния, направленные на десуверенизацию России, находятся среди тех, кто близок Путину, кто с ним работает, кто предопределяет выработку его стратегии. Вот где настоящий заговор».

Короче, заключил Кожинов, «заговорщиками» действительно были самые близкие к царю люди, работавшие бок о бок с ним. Как в случае Николая, так и в случае Сталина, Разве не факт, что ревизия сталинской политики началась тотчас после его смерти (точно так же, как, заметим в скобках, началась она тотчас после смерти Николая). И все-таки Кожинов лукавит. Ничего эти «близкие» при жизни царя не предопределяли. Не посмели бы. Во всяком случае, никто в окружении Николая не посмел, пока он был жив, противоречить его решению наказать Турцию за то, что она не приняла его ультиматум, сколь бы нелепым он им не казался.

Другое дело, что наказать Турцию можно было, и не вызвав взрыв негодования и страха в Европе. Например, отняв у нее Карс или Эрзерум или оккупировав любую часть ее территории в Азии. Это и советовали ему авторитетные дипломаты с вполне русскими фамилиями, как А. Ф. Орлов или П. Д. Киселев. (Именно за это рассердился на государя Меншиков и писал, как мы помним, что тот был «словно пьян и никаких резонов не принимал»).

А «резоны» были как раз те, о каких доносили из европейских столиц дипломаты с нерусскими фамилиями: никто в Европе и пальцем не пошевелил бы, буде Николай накажет Турцию на азиатском театре. Бесспорную правду они доносили — в надежде, что у Нессельроде и Меншикова достанет влияния убедить Николая не повторять скандальную историю Манифеста 14 марта 1848 года, не начинать войну в Европе и тем более не бросать вызов Англии, уничтожив турецкий флот в порту Синопа вопреки английским гарантиям. Увы, недостало у них влияния. Никаких резонов, включая донесения из европейских столиц, не принимал самодержец. И понятно почему. Желал объявить городу и миру, что идет не наказывать Турцию, а устанавливать «Новый порядок» в Европе, тот самый Novus nascitur ordo, о котором нашептал ему Погодин. И впрямь был «словно пьян».

А Тарле что ж, сосредоточившись на дипломатических документах, упустил историк из виду как характер царя, так и, что еще важнее, внезапный поворот его политики, тот самый, что действительно предопределил его стратегию. Ошибся. И на старуху бывает проруха. Так или иначе, все без исключения аргументы советских и постсоветских историков, опирающиеся как на «освобождение православных» (которые в освободительную роль России не поверили), так и на мифическую «пятую колонну», якобы обманувшую царя, не говоря уже о «заговоре против России», оказались на поверку шиты белыми нитками.

Простая правда всей этой истории состояла в том, что самодержец, намеревавшийся воевать во имя своей химерической цели передела Европы «до последнего рубля в казне и последнего человека в стране», не смог бы пережить капитуляции России и «позорного мира», которым она должна была закончиться. И потому он ушел. Но Россия осталась. И вопросы, стоявшие перед ней после его ухода, были совсем не те, что заботили его. На некоторые из них она попыталась ответить. Другие так и не посмела задать.

Глава 11 НЕЗАДАННЫЕ ВОПРОСЫ

Копья в прессе времен Великой реформы ломались главным образом из-за того, как освобождать крестьян — с выкупом или без выкупа, с существующим земельным наделом или с «нормальным», то есть урезанным в пользу помещиков. Короче, из-за того, превратятся ли крестьяне в результате освобождения из крепостных рабов в «обеспеченное сельское сословие», как обещало правительство, или, напротив, «из белых негров в батраков с наделом», как предсказывали оппоненты.

И за громом этой полемики прошло как-то почти незамеченным, что «власть над личностью крестьянина сосредоточивается в мире», то есть в поземельной общине. Другими словами, как заметил историк Великой реформы, «все те государственно-полицейские функции, которые при крепостном праве выполнял даровой полицмейстер, помещик, исполнять должна была община».