Русская идея от Николая I до Путина. Книга II. 1917-1990

Фабула рассказа простая. Дело было в году 1968, том самом, в котором советские танки вторглись в Прагу и который точно так же поляризовал страну, как полстолетия спустя поляризовало ее вторжение в Украину (разница лишь в том, что тогда открыто протестовала в Москве «за вашу и нашу свободу» лишь мужественная семерка, а сейчас 50 тысяч человек, и возмущение происходило тогда главным образом на интеллигентских кухнях, а сейчас — в интернете). Так вот, в том знаменательном году академик, четырежды Герой социалистического труда и будущий лауреат Нобелевской премии мира Андрей Дмитриевич Сахаров опубликовал трактат, потрясший мир. Назывался он длинно и скучно: «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Но смысл его был взрывной. Он стал СОБЫТИЕМ мировой политики.

Прославленный автор «Одного дня Ивана Денисовича» и вскорости лауреат Нобелевской премии по литературе Александр Исаевич Солженицын отозвался на это событие (сначала, в 1969-м, в личном письме, а четыре года спустя и публично — в знаменитом парижском сборнике «Из-под глыб»). На поверхности вот, собственно, и все, что произошло. На самом деле вновь предстал перед миром старинный, полуторастолетней давности спор славянофилов и западников, о котором человечество успело за советские годы позабыть. Предстал со всеми его ошибками и утопическими мечтами, со всей наивностью обеих сторон, но и со всеми их зловещими знамениями о будущем России.

В личном письме хватало и критики сахаровского трактата, но общий тон был комплиментарным: «Мы до того иссохли в десятилетиях лжи, что… радуемся каждому словечку правды, что… первым нашим выразителям прощаем… и всякую неточность, даже большую, чем доля истины — только за то, что хоть что-то сказано, хоть что-то наконец!… Уже одно это делает бесстрашное выступление Андрея Дмитриевича Сахарова крупным событием новейшей русской истории».

«Короткими ударами лекторской палочки, — продолжал Солженицын, — Сахаров разваливает тех истуканов, те экономические мифы 20-30-х годов, которые и мертвыми завораживают уже полвека всю нашу учащуюся молодежь — да так и до старости». И еще важнее: «С биением сердца мы узнали, что наконец-то разорвана непробудная, уютная, удобная дрёма советских ученых… С освобождающей радостью узнали, что не только западные атомники мучимы совестью — но вот и в наших просыпается она».

Утопия

Но что же предложила миру — и власти — эта проснувшаяся совесть? Прежде всего ужас перед самоубийственной конфронтацией двух отрицающих друг друга социально-политических систем, противостояние которых не могло закончиться ничем (таково было всеобщее убеждение тех лет), кроме взаимного уничтожения. Это заключение из уст самого, пожалуй, компетентного в стране в своей опасной области специалиста подкрепляло позицию правоцентристской коалиции советских вождей, которая, как мы помним, только что, в 1967 году, разгромила воинственную сталинистскую группу Шелепина. Отношение этой правящей коалиции к сахаровскому трактату было двойственное. С одной стороны, он ей помогал, отпугивая партийную элиту от сталинистов, настаивавших на неизбежном ужесточении конфронтации.

Любителей рисковать ФИЗИЧЕСКИМ самоубийством среди этой элиты было немного.

С другой стороны, однако, и сторонников ПОЛИТИЧЕСКОГО самоубийства в этой элите не было. «Социализма с человеческим лицом», как показали события в Чехословакии, не стерпела бы она ни при каких обстоятельствах. Тем более «интеллектуальную свободу». Но ведь именно этого, и требовал от нее трактат Сахарова. Он предлагал КОНВЕРГЕНЦИЮ обеих противостоящих друг другу систем. Иначе говоря, соединения каким-то образом лучших черт каждой из них — и, конечно, избавления от худших.

Я понимаю, что разговор о «партийной элите» (под которой я имею в виду Пленум ЦК), может вызвать у некоторых читателей скептическую усмешку. Между тем за первые пятнадцать лет посталинского «коллективного руководства» Пленум уже трижды продемонстрировал свою решающую роль в конфликтах правящего Политбюро (в 1957 году, когда была разгромлена группа Маленкова, в 1964-м, когда был уволен сам генсек, и в 1967-м, когда жертвой его оказалась группа Шелепина). Конечно, каждого члена Пленума в отдельности аппарат мог раздавить без особых усилий, но Пленум как целое, как институт был серьезной силой в постсталинском СССР. При всяком расколе в Политбюро последней инстанцией была именно эта партийная элита.

А. И. Герцен     М. Н. Катков

Так или иначе, то, что трактат Сахарова в этих условиях утопия. было очевидно. Заслуживала она критики? Бесспорно. Но… от критики, если она хотела быть конструктивной, требовалось