Русская история. Том 2

Выгнать крестьянина на заработки в город было, конечно, самым простым для помещика способом извлечь пользу из своих «лишних людей». Для этого ничего, кроме некоторой энергии с его стороны, не требовалось. Но мы видели, что хорошие хозяева не сочувствовали такому способу извлечения дохода из крестьян, и, с помещичьей точки зрения, они были правы. «Где селянин навыкает тем порокам, которые ему больше должны быть чужды, нежели кому другому в гражданском состоянии пребывающему? — вопрошает своего читателя знакомый нам Швитков. — Где он научается роскоши, где вольнодумству, где высокомерию, как не в городах? По природной своей простоте он скорее, нежели кто другой, по самому первому побуждению к тому, имеет поползновение; а сие, я думаю, потому больше делается, что он живет не в природном своем местопребывании, но на стороне, а потому и на воле, которая, как обыкновенно, всякого почти портит. Пристойно ли и сходно ли с гражданственным всего народа состоянием, не скажу по большей части, но весь свой век, жить крестьянину в городе, и, одним городским промыслом наживая себе многие тысячи денежной суммы, отнимать через то у городских жителей способ к подобной промышленности, оставлять в пусте свою пашню между всем тем по союзу со своими земляками в селах пребывающими, переносить к ним вести о нуждах градских? Посему едва ли не настает уже та необходимость, чтобы крестьян от всех их привилегированных посторонних промыслов возвратить в природный сельских их должностей круг, или, по крайней мере, поставить их в известную и надежную в том ограниченность». Швитков предвидел возражение, что нельзя же всех крестьян посадить на землю, потому что в таких местах, как Кашинский уезд, например, у земли им всем не найдется работы. Но у него на это был готов ответ. «Я всегда держусь того мнения, — писал он, — что из них (поселян) и те семьи, которые поселены на невыгодной хлебородием земле, по изволению своих господ могут быть заняты в собственных своих обиталищах многими упражнениями, полезными и для себя самих, и для своих господ, и для своего государственного общества»[127]. Дальнейшей, по интенсивности, ступенью эксплуатации избыточного населения являлось развитие в деревне промыслов. В Кашинском уезде ко времени анкеты Вольного экономического общества эта ступень была уже достигнута. «Нет почти ни одного помещичьего дома, — говорит цитированный нами выше автор, — где бы не было несколько ткачей для ткания полотен, которые бывают по семидесяти по девяносту пасм, и в Москве продаются аршин по пятьдесят и по шестьдесят копеек, многие помещики сим большие барыши получают. Впрочем, прядут здесь столько, сколько в силах выпрясть, — говорит он же в другом месте о кашинских крестьянах, — и пряденье не за недостатком льну не приумножается, но в помещичьих домах не достает иногда льну по причине многих ткачей', однако там покупают на ростовской ярмарке пряжею, а иногда и льном, как лучше рассудится». «Прилежные, трудолюбивые женщины» пряли «прикупной лен» и в Вологодском уезде. «Когда своего льна нет, что часто случается, — пишет Болотов о Каширском уезде, — то покупается он от посторонних». И здесь, кроме грубой крестьянской холстины, которая, однако, охотно разбиралась весной по ярмаркам и торгам городским, существовали помещичьи холстопрядильни: в них дворовые бабы и девки прядут довольно тонко, и обученные ткачи ткут полотна, которые аршин по 20,30 и по 40 копеек продается, и мне случалось такую видеть, за которую охотники по 70 копеек аршин давали (тогда как цена крестьянского холста была от 2 до 3 1/2 копейки аршин). Тканье холста на продажу засвидетельствовано анкетой и для целого ряда других провинций и уездов: Калужской, Владимирской, Переяславль-Залесской, Рязанской, Олонецкой. Пряли, по большей части, из своего, непокупного льна, но местами, в Калужской провинции, например, его тоже начинало уже не хватать, и если его еще не покупали, то только потому, что не было подвоза из других мест[128].