Русская история. Том 2

Массе не удалось довести своего дела до конца, так как, по-видимому, он слишком заботился о своих личных коммерческих интересах и тем вызвал против себя сильное неудовольствие со стороны остального нидерландского купечества, торговавшего с Москвой. У него были отняты полномочия; но переговоры с московским правительством насчет торговли хлебом не прекратились, так как они отнюдь не были чьей-нибудь личной затеей. Весь торговый мир Голландии заинтересовался этим делом, появились проекты, сулившие от нового предприятия необыкновенные барыши — до 24 бочек золота в год, сравнительно с польской или прибалтийской торговлей, — и контр-проекты, доказывавшие, что перенесение нидерландской торговли с Балтийского на Белое море погубит голландский флот. Наконец, в 1630 году явилось в Россию формальное посольство от генеральных штатов для заключения торгового договора. Отчет этого посольства дает нам понятие о грандиозности нидерландских замыслов. Русский хлебный рынок предполагалось эксплуатировать на обычных для той эпохи колониальных началах: голландцы должны были получить монополию на вывоз хлеба из России. Но этого мало: в Московском государстве должны были появиться своего рода хлебные плантации; нидерландские предприниматели должны были получить право приезжать в Россию и распахивать здесь «невинные земли», лежавшие в запустении, которых, по голландскому представлению, в Московском государстве было чрезвычайно много. Кстати, на таких же началах предполагалось использовать и другое ценное сырье, имевшееся в России: например, великолепный мачтовый лес, росший в изобилии по берегам Двины и ее притоков. Выгоды Московского государства, по голландским проектам, должны были выразиться, главным образом, в пошлинах с вывозимого сырья; московских дипломатов снова и снова манили грандиозными цифрами вывоза, указывая, например, что одного хлеба Нидерландам нужно, на первый же случай, не менее 200 000 четвертей. Но в Москве, очевидно, больше понимали условия тогдашней торговли, нежели это думали в Нидерландах: в Москве тоже не прочь были сделать хлебный торг монополией, но монополией царской. Непосредственное участие государей Восточной Европы в торговле хлебом уже имело крупный пример: шведский король был главным конкурентом голландцев на Балтийском море. В Москве не прочь были последовать этому примеру. Но зачем же царь стал бы себя связывать обязательством торговать только с голландцами? «К нашему великому государю и отцу его, великому государю святейшему патриарху, присылают своих послов и посланников великие христианские государи: король английский Карл, король датский Христиан, король шведский Густав-Адольф и другие государи, и пишут в своих грамотах, что в их государствах неурожай хлеба, и что для прокормления их подданных не хватает зерна», — отвечали бояре и дьяки нидерландским послам: так как же разрешить вывоз хлеба одним голландцам при таких условиях? А затем обнаружилось, что в Москве и насчет хлебных цен в Западной Европе кое-что понимают — и за первую же пробную партию в 23 000 четвертей московский торговый агент, гость Надей Светешников, назначил такую цену, что надежды голландцев на дешевый русский хлеб моментально поблекли. Послы заявили, что по такой цене они и у себя дома могут хлеба достать. Светешников сбавил тогда, но очень немного: было совершенно ясно, что из 24 бочек золота, о которых мечтал голландский прожектер, московский государь намерен оставить в своей казне никак не менее половины, если не все. Само собою разумеется, что, рассчитывая держать московский хлебный рынок в своих руках, правительство Михаила Федоровича не могло согласиться ни на какие голландские «хлебные плантации» в России. Голландских торговцев, и других людей, ответили послам, «допускать в Московское государство для земледелия невозможно, потому что, если голландским торговым людям дозволить заниматься земледелием в Московском государстве, русским людям это будет стеснительно, вызовет споры о земле и причинит убыток их хлебной торговле». Яснее нельзя было дать понять, что барыши от торговли хлебом предполагается оставить за «русскими людьми», т. е. Надеем Светешниковым и его товарищами. Навстречу западноевропейскому торговому капитализму поднялся русский. Как всякий новичок в подобном деле, он оказался слишком жаден и собственно на хлебной торговле прогадал: с отказом от голландских предложений 1650–1651 годов она вообще не наладилась, и до второй половины следующего столетия вывоз хлеба из России остался случайным, спорадическим явлением. Но не следует думать, что русский торговый капитал так и замер на подобных бессильных потугах; в целом ряде других случаев ему, действительно, удалось установить в свою пользу монополии, на которые с завистью смотрели в Западной Европе.