Русская история. В самом сжатом очерке

Остается сказать, что этот слой был и довольно устойчивым: почти у половины всех московских текстильных рабочих начала 80-х годов (у 42,8%) и отцы уже работали на фабриках. Это были, так сказать, «наследственные пролетарии». Открывший это наблюдатель, всецело находившийся вероятно под впечатлением обычного народнического предрассудка, что в России «капитализма быть не может», а стало быть она застрахована и от «язвы пролетариата», — собрав все вышеприведенные нами факты, не мог не заключить, что «фабричный пролетариат у нас не за горами». На самом деле фабричный пролетариат был уже налицо.

В каких условиях жил этот новый для народнической России общественный слой? Да в таких же, в каких всегда живут рабочие в периоды «первого расцвета» промышленного капитализма, когда промышленная буржуазия празднует свою «весну». Весной в России мокро и холодно, — грязь и слякоть русской промышленной «весны» доставались конечно прежде всего на долю пролетария. Только наиболее ценные для хозяина, наиболее квалифицированные рабочие имели в начале 80-х годов особые помещения для жилья; серая рабочая масса спала там же, где работала. На московских ткацких фабриках ткачи «почти всегда» спали в мастерских, на своих ткацких станках. На таком стане, 2 м в длину и 1¾ в ширину, спала целая семья. Подстилкой служила собственная одежда или же «какой-то грязный и рваный хлам», кошмы, рогожи и т. п. Хозяева уверяли доктора, который все это описал, что рабочие так «любят» жить, что в отдельную спальню рабочего будто бы и не заманишь¹⁹. Но благодаря пыли в ткацких было столько блох, что даже терпеливый русский рабочий не выдерживал и летом убегал просто на двор. В других местах, спасаясь от блох, рабочие устраивали себе нечто вроде гнезд — ящики под потолком, на 2½ м от полу, которые они сами называли «скворечницами».

Так жила масса. Но и рабочая «аристократия», имевшая для жилья не только отдельную казарму, но и отдельную каморку в казарме для каждой семьи, была весьма далека от буржуазного существования. В большей части фабрик Владимирской губернии (теперь Ивановской области), — писал два года спустя тот же доктор, которому мы обязаны сведениями о жизни московских текстилей 80-х годов (он стал позже фабричным инспектором, — и это сказалось на тоне его описаний), — «грязь и дурной спертый воздух составляют необходимую принадлежность рабочих спален». А вот как он же описывает рабочую «каморку» тех дней — одну двухоконную, а иногда и однооконную комнату, заселенную двумя семьями, — получить целую комнату на семью не могли мечтать даже «аристократы»²⁰. «При входе, по обеим сторонам двери, в простенках стоят кровати, прикрытые занавесками и принадлежащие двум семьям; далее, вдоль стены, устроены спальные места для малолетних каждой семьи, причем иногда и у последних имеются также кровати, но большею частью они спят на полу. В этих же местах обыкновенно висят и зыбки с грудными детьми; наконец в простенках, по обеим сторонам окна, у каждой семьи имеется свой стол, за которым она обедает. В углах, у окон, висит обыкновенно несколько образов, непременно с лампадкой у каждого; а по стенам — лубочные картинки, с изображением почти всегда членов царской фамилии; между этими картинками висят иногда дешевые стенные часы. В некоторых каморках есть даже и цветы на окнах и занавески».