Русская история. В самом сжатом очерке

Стачка была кошмаром царского правительства с тех самых пор, как появилась в России крупная фабричная промышленность. Уже в 30-х годах (мы помним, что это было как раз начало развития в России промышленного капитализма) главный друг и защитник фабрикактов, министр финансов Канкрин, должен был успокаивать царя Николая I, доказывая ему, что в России невозможно рабочее движение, которое тогда широко развернулось в Англии и во Франции. «Там, — писал Канкрин, — рабочие люди совершенно бездомные, ничего у них кроме заработной платы нет, поэтому, когда наступает промышленный кризис и начинается безработица, им ничего не остается, как выйти на улицу — бастовать; у нас же рабочие — те же крестьяне, у каждого свой клочок земли, нет работы на фабрике или фабрикант очень уменьшит плату, рабочий просто уйдет к себе в деревню и превратится из фабричного в земледельца». Несмотря на эти рассуждения, стачки были знакомы и фабрикам николаевского времени. Правда, причины рабочих «беспорядков» у нас были мало похожи на то, что вызывало рабочее движение в Западной Европе. Так в 1844 г. произошли большие волнения на бумагопрядильне Лепешкина, в Дмитровском уезде Московской губернии (теперь области). Толпа рабочих в несколько сот человек двинулась к Москве, и понадобился значительный отряд войска, пехоты и казаков, чтобы ее остановить в 12 км от московской заставы. Но расследование дела показало, что рабочие, сплошь крепостные одного и того же помещика Дубровина, который их закабалил Лепешкину на несколько лет, взяв заработную плату вперед, восстали собственно не против фабриканта, а против своего барина, который, закабалив их, стал отбирать у их семей в деревне наделы.

Это было, таким образом, в сущности крестьянское восстание, но характерно, что вышло оно не из деревни, а из фабрики и во главе движения стал фабричный Тит Дмитриев. Явно, что мнение Канкрина насчет полной безвредности русского рабочего было преувеличено, и покровительствуемые им фабриканты прекрасно это понимали. Московский табачный фабрикант 40-х годов Жуков составил подробную инструкцию для своей фабрики, где у него рабочие были подчинены чисто военной дисциплине под надзором «украшенного крестами и медалями отставного унтер-офицера». Рабочие должны были шпионить друг за другом и доносить о поступках один другого. Для этого им не разрешалось выходить с фабрики в праздники по одиночке, но в то же время не разрешалось ходить и большой толпой, чтобы «не внушить им ни малейшей мысли о превосходстве перед кем бы то ни было в силе физической». Зато по той же причине в контору фабрики рабочие допускались не иначе, как по одному — обычай, потом привившийся и распространенный, как мы знаем, на некоторых фабриках в 80-х годах.

«Царь-освободитель», Александр II, как видим, имел все основания бояться пролетариата не меньше, чем его родитель. Этим страхом перед пролетарием проникнута вся «великая реформа» 19 февраля 1861 г. В одном из первых же распоряжений правительства по крестьянскому делу в 1857 г. секретно сообщалось губернаторам, что крестьянам должна быть оставлена их усадьба (об «освобождении с землей» тогда еще не решались говорить, боясь раздражить помещиков), «в видах предотвращения вредной подвижности и бродяжничества в сельском населении». Губернаторы должны были даже «принять меры к возможному обеспечению оседлости батраков», т. е. не только не допускать возникновения новых пролетариев, но и по возможности посадить опять на землю тех, кто уже раньше успел стать пролетарием. Когда позднее, под давлением интересов помещиков нечерноземной полосы и торгового капитала, взял верх проект «освобождения с землей», созданные для проведения этого проекта «редакционные комиссии» били своих противников, не по разуму жадных до земли помещиков, именно этими «высочайше указанными началами», не допускавшими «образования класса свободных, но бездомных, безземельных работников». Образование такого класса, учили жадных землевладельцев «редакционные комиссии», приведет к «ничем не сдержанной борьбе между двумя сословиями»: «правительство, имея в виду историю (читай: пугачевщину) и настоящее положение вещей в других государствах (т. е. рабочее движение в Западной Европе), без сомнения не может допустить подобных последствий». «Уклонение от указанного высочайшею волею пути» может «довести до результатов самых гибельных».