Русская история. В самом сжатом очерке

Но «Северному союзу» пришлось испытать на себе и оборотную сторону массовой работы в условиях тогдашней России. Союз насчитывал своих членов еще только сотнями, а уже в его среду пробрались провокаторы, и через несколько месяцев после возникновения союза последовал провал. Халтурин не был им захвачен, он уцелел от арестов, но крушение любимого дела произвело на него огромное впечатление. Он пережил разочарование, очень похожее на разочарование, какое вынесли интеллигенты из свсего «хождения в народ». И, как и те, под влиянием этого разочарования он стал сам террористом. Ему принадлежит одно из крупнейших дел «Народной воли» — попытка взрыва Зимнего дворца 5 февраля 1880 г. Благодаря своему «рабочему званию» он проник во дворец в качестве столяра и прожил там несколько месяцев, по горстям нося к себе в комнату динамит, который он хранил в своей постели. Полиция кое-что пронюхала, и опасение, что все раскроется, заставило ускорить взрыв, когда, по мнению Халтурина, далеко не все еще было готово. Узнав, что Александр II остался цел, Халтурин заболел с горя, но это новое разочарование не заставило его оставить террора. Как террорист он и погиб на виселице в 1882 г., после убийства киевского прокурора Стрельникова — одной из главных царских ищеек на юге России.

Но полиция могла сколько угодно задерживать образование рабочих организаций (после гибели «Северного союза» на юге возникла еще одна, анархистская, имевшая бурный, но очень кратковременный успех; ее впрочем трудно назвать «организацией»; главным средством борьбы для нее был фабричный террор), стихийное забастовочное движение полиция тем менее могла остановить, что обострившийся после короткой передышки (1878/79 г. — благодаря военным заказам) промышленный кризис давал фабрикантам возможность так прижимать рабочего, как это они не могли делать ранее даже в России. Сокращение производства под влиянием кризиса делало предпринимателя самодержцем над жизнью тысяч людей: «не хочешь работать на моих условиях, — ступай, куда знаешь, у меня рабочих и так больше, чем нужно». Безработица, как всегда, шла вслед за кризисом. «Первым делом зайдешь на какой-нибудь завод либо фабрику, всюду только и слышишь, что рассчитывают, — писала «Рабочая газета» народовольцев в конце 1880 г. — Например у Голубева, у Лесснера рассчитали четвертую часть всех рабочих; у Путилова, у Нобеля, на Балтийском — третью часть; у Растеряева, на Патронном, у Петрова — половину; завод Берда совсем стал, а было в нем 1 500 рабочих. То же и на фабриках. Выходит значит, что и постоянным питерским рабочим некуда деться, а тут на несчастье неурожай нагнал из провинции не мало рабочего люда. Как теперь поглядишь на все это, так тебе и видно станет, почему на некоторых улицах проходу нет от нищих, почему полиция, хоть и высылает нищих тысячами из города, все же не может очистить улицу от них».

Кризис захватил всю первую половину 80-х годов, и за шесть лет (1881—1886) историки русского рабочего движения насчитывают 48 крупных стачек, в которых участвовало более 80 тыс. рабочих. Самой памятной из них осталась знаменитая «морозовская стачка» — забастовка в январе 1885 г. на фабрике Тимофея Морозова в Орехово-Зуеве, фактический первый успех русского рабочего движения, как увидим ниже, хотя окончилась она кажущейся победой фабриканта. У Морозова, как и всюду, пользуясь кризисом, резко уменьшили заработную плату (сразу на 25%); в то же время администрация фабрики получила от хозяина приказ так немилосердно штрафовать рабочих, что из каждого рубля еще 25% оставалось в хозяйской кассе уже в виде штрафа. Штрафотвали за все: за курение был положен штраф от 3 до 5 руб., за один прогульный день вычитали 3-дневный заработок и т. д. Для сдельной работы поставили такие условия, что, по признанию самого хозяина на суде, иной ткач зарабатывал не более 2 р. 50 к. в месяц. Сверх того еще вычитали за все: и за баню, и за освещение каморок, и за уголья для самовара; с обитателей каморок брали плату поголовно, так что за каждого ребенка в семье приходилось платить.