Русская канарейка. Голос

Ему не в чем было себя упрекнуть — он сделал все, что мог и считал нужным сделать.

Но месяца через полтора попросил Филиппа кое-что сдвинуть в расписании, перенести одно прослушивание, отменить другое — словом, выцыганил недельку свободы и вернулся в Таиланд.

Ты отдыхаешь, сказал он себе; на сей раз — действительно отдыхаешь. Никаких Бангкоков! Никакой толкотни на занудных посольских и благотворительных приемах.

Приятный островной маршрут: небольшой катерок, снующий от рифа к рифу, подводные красоты «Акульего пика» — вкрадчивые актинии, текучие стада серебристых рыб, бесстыдно растопыренные синие морские звезды, зеленые, алые, бежевые акропоры. И такая невесомая свобода тела, такая радость парения…

Еще в Париже по Интернету он снял удобный пенишет, маленький круизный кораблик, передача которого в пункте проката в Ао Нанге заняла едва ли минут сорок: выписав чек в залог, он получил лоции и карты засад (глубин-рифов-мелей), и крепыш-инструктор, поплавав с ним минут двадцать, вручил бортовой журнал с традиционным «приятного плаванья, сэр!».

Вот он и плавал от острова к острову, помалкивая, давая голосу полный отдых, ныряя в районе рифов, причаливая на ночь к берегу, иногда, вот как сегодня, катаясь на доске, которую обнаружил в одном из шкафчиков. В безопасных — то есть глубоких — местах слегка расслаблялся (разумеется, вначале убедившись, что нет других кораблей по курсу): привязывал штурвал страховочным ремнем и минут десять валялся тут же, на узком диване.

Одиночное плаванье оказалось довольно утомительным отдыхом.

Зачем все это ему понадобилось — он, черт его дери, пока не понимал.

Девушка набросилась на еду и какое-то время молчала.

— На вас приятно смотреть, — задумчиво, абсолютно искренне проговорил Леон. — Даже обидно, что я не голоден.

Ее лицо с едва заметными, еще не зажившими белыми шелковинками от пирсинга в нежном загаре было таким свежим, так проблескивали искрами на солнце каштановые брови, отзываясь и кумачу рубахи, и аппетитной, исходящей паром золотистой гуще в тарелке…

— А супец мировой! — бормотнула она по-русски, жадно глотая ложку за ложкой.

— Простите?

— Говорю: суп очень вкусный! Спасибо!

— На здоровье, — вежливо отозвался Леон, обдумывая ситуацию.

Никто не мог знать, что накануне он решит зарулить на островок, упомянутый Тассной. Не сидела же она здесь наобум три месяца, поджидая его на пляже.

Наконец она доела, вытерла салфеткой губы, обстоятельно высморкалась и подняла на него глаза. Поймала его взгляд — и изменилась в лице.

— Вы ведь… угостили меня просто так, а? — спросила, хмуря брови. — Я не должна… отрабатывать? Вы ведь не приняли меня за пляжную бабочку? Я не по этой части!

Он улыбнулся:

— А вы и без спиртного в бутылку лезете…

И поднял руку, подзывая официанта.

— Постойте! Вы уже уходите? — взволнованно спросила она. — Я… я вам так благодарна. Хочу вот попросить: можно вас поснимать?

— Нет, — сказал он.

— Но!.. — И сникла: — Понимаю, да… Хотя ничего не понимаю! Очень жаль… — И засуетилась, явно ища повод задержать его — на минуту, на две: — Хотите глянуть, как получились снимки — там, на воде?

Схватила камеру, поискала кадр, нашла и протянула ему:

— Возьмите в руки, а то отсвечивает. Не уроните!