Русская колыбельная

— Вот и я не знаю, — вздохнул Пилипчик. — Но в Содружестве — точно. Как бы к нам сюда не понабежало протестующих… В общем, держи, — резким хлопком он закрыл папку и толкнул её от себя, та проскользила по гладкой поверхности стола. — Адкинса будешь вести ты. За выходные прочтёшь, подготовишься…

Поймав папку, Альберт ещё не совсем осознал, что сказал ему директор, и потому, когда до него дошло, выдохнул одним махом:

— Я?!

Пилипчик кивнул.

— Ага. Хороший случай. А эмпатолог ты неплохой. Радуйся. Такая–то возможность!

— Я… — Альберт, от неуверенности, ляпнул первое, что ему пришло на ум. — Папка? Серьёзно?

— Документы секретные, просто так переслать на электронку нам отказались, — Пилипчик поморщился и скривил губы. — Да какая разница?

— В самом деле…

Раскрыв папку, чтобы хоть как–то занять руки, Альберт уставился в личное дело преступника и неуверенно проговорил:

— Так я же… я же всего три года тут…

— И что? — Пилипчик всплеснул руками, не отрывая локтей от стола. — Говорю же — возможность для тебя самое то. Да и работы–то немного, как раз за следующую неделю справишься. Говорю же, прочти это дело за выходные. Посмотри. Свободен.

Поднявшись, Альберт взял папку и прижал к себе, как, бывало, делал это в университете. К нему тут же вернулись студенческая неуверенность и страх ответственности.

— Всего неделя? А я точно смогу? — папка и правда казалась тяжелой, того и гляди — оттянет руки. — Случай–то непростой.

— Сможешь, Горовиц, сможешь, — махнул рукой Пилипчик. — Давай. До понедельника.

Директор со скрипом повернулся на кресле к ящику стола и заглянул внутрь. Альберт вышел из кабинета и двинулся по коридору. Наверняка уже восьмой час: Альберт и так задержался на работе.

Лифтом он никогда не пользовался. Лин всегда говорила, что на этой своей работе он и так слишком много сидит в кабинете, лишний подъём или спуск по лестнице — хорошая разминка. Неблизкий путь до выхода пролегал через железные двери палат. Обычно Альберт всегда проходил мимо, и не задерживал взгляд, даже если в одной из них был кто–то из его пациентов, но сейчас не смог. Кто бы смог?

Убийца, самый настоящий убийца. Альберт читал о таком только в учебниках. Эмпатология убийцы — что это такое вообще? Как это?

Альберт вздрогнул. На лбу выступил пот, а ноги будто бы специально немного подогнулись возле железных дверей.

Он медленно подошёл к одной из них и заглянул внутрь. Несмотря на одностороннее стекло в наблюдательном окошке, Альберт старался проделать все аккуратно, будто пациент и правда мог его заметить. Но палата оказалась пустой. Как и две соседние. Лишь дойдя до середины коридора Альберт вздрогнул как ударенный током — увидел ядовито–жёлтый цвет униформы.

Он снова взмок от волнения: почувствовал пот даже на спине и вдруг отпрянул, будто его заметили.

— Спокойно… спокойно…

Эмоциональная восприимчивость — ключевое качество хорошего эмпатолога. Иногда это минус. Альберт с минуту стоял и ждал, пока сердце перестанет бешено колотиться. После этого он снова заглянул в палату.

Адкинс.

— Аурей Адкинс… — вспомнил Альберт строчку «Имя» из профиля.

Человек в униформе кричащего цвета совсем не походил на убийцу. «Убийца» Альберту всегда виделся человеком мощным и сильным. Эдаким варваром из всех фильмов, игр и комиксов одновременно. Аурей же оказался очень простым. Роста среднего, жилистый, тонкокостный. Голова большая и лоб высокий, залысины и светлые редкие волосы. Он лежал на спине закрыв глаза, грудь его спокойно вздымалась. Совершенно не впечатлят. Стоило ли такого заковывать в цепи?

Альберт как всегда попытался представить, визуализировать волны эмоций и мыслей, идущих от него к пациенту, а от пациента к нему. Конечно, его сразу затрясло. Альберт знал, что это лишь побочный эффект его впечатлительности, это не по–настоящему, но ему сразу начало казаться, что он уже начал понимать, уже начал проникать в голову Адкинса.

— Альберт. Аурей. Адкинс. Три «А», — задумчиво произнёс Альберт, и в своей задумчивости, сам того не заметив, слишком близко приблизился к стеклу и стукнулся лбом.

Аурей, тут же открыл глаза и перевернулся на бок, хоть звука, вероятно, и не расслышал. Альберт, сам того не желая поймал на себе взгляд голубых глаз. Эмпатолога передёрнуло. Он едва–едва удержался от того, чтобы не отскочить от окошка.

— Это не ты… — прошептал Альберт, медленно делая шаг назад. — Это не ты. Это реакция мозга. Гиперчувствительность. Гиперчувствительность. Уходить. У–хо–дить…

Его отпустило быстро, уже через несколько секунд. Но Альберт остался на месте, приходя в себя. От нервов он сильно вымок, а в уголках глаз выступили слёзы. Утерев их, Альберт глубоко вздохнул, и когда сердце перестало колотиться, двинулся вниз. Он хотел было зайти в уборную, чтобы умыться, но, подумав, прошёл мимо. Никого давно не удивляют беспокойные эмпатологи с красными от слез глазами: привыкли.