Русская красавица

«…Наши возможности в области технологии несколько отстают. Осталось еще много нерешенных проблем. Трудно добиться, чтобы маска, если удастся ее создать, стала выразительной и могла свободно растягиваться и сокращаться, следуя за движениями мускулов лица, управляющих мимикой. Но последние достижения позволяют предположить…»

«А на что я надеялась? — подумала Аня. — Что Наде по мановению волшебной палочки вернут прежнюю красоту? Что исчезнут дыры ожогов, затянутся рубцы, вернется персиковый румянец? Но чтобы маска?! На всю жизнь!..»

А другой голос возразил. Мол, разве обычный женский макияж — это не та же маска? Чем отличается толстый слой румян и пудры от тончайшего синтетического волокна? Принципиальных отличий нет! Женщины иногда сами говорят: пойду нарисую себе лицо.

Аня отложила журнал.

— Надя! — спросила она. — Ты вот вспомнила тот костюмированный бал на теплоходе. А кто выступал в наряде индейского вождя? Он еще так ловко метал ножи!

— Моховчук, — ответил за Надю Владимир Семенович. — Иван Моховчук.

— Это его «Нива»? — поинтересовался Матвей.

— Да.

— Странно, что он разрешил ею воспользоваться, — заметила Надя.

— Ему все равно, — буркнул Бойко.

— Но ведь обычно он не терпит посторонних за рулем своей машины?

— Обычно не терпит, — согласился Бойко. — Но моя машина забарахлила… Уверяю тебя, ему все равно. Пристегните ремни.

Институт находился на улице, тесно застроенной жилыми зданиями, недалеко от станции метро. Это был обыкновенный, ничем не примечательный дом, на котором висела малозаметная табличка «Научно-исследовательский институт высокомолекулярной химии».

В тесной приемной стояли лишь два истертых стула и столик, на котором лежало несколько старых журналов. Надя вела себя крайне нерешительно, все порывалась уйти — видно, жалела, что пришла сюда. Научно-исследовательский институт! Название звучало гордо и внушительно, но, судя по обстановке, это было не то место, где совершаются чудеса.

— Посмотрите пока фотографии, — сказал Бойко. — Я поговорю с доктором. Встретимся в машине.

Обернувшись, Аня увидела на стене две фотографии в замусоленных рамках. На одной — в профиль лицо мужчины без носа, напоминающее инопланетянина, как его рисуют в комиксах. На другой — то же лицо, но с прямым греческим носом, очевидно муляжом.

В приемную вошла сестра и проводила женщин в соседнюю комнату, которую Аня тут же окрестила «молочно-металлической». Сквозь жалюзи струился молочный свет, на столе у окна и в застекленных шкафчиках у стены устрашающе блестели какие-то незнакомые, жуткие на вид инструменты. Около стола стояли белый шкаф с историями болезней и вращающееся кресло с обтянутыми белой тканью подлокотниками, напротив — такое же кресло для пациентов. Несколько поодаль, за дверью, высилась ширма, тоже белая. Стандартное оборудование кабинета врача, приводящее пациента в глубокое уныние.

Сомова в кабинете не было. Надя нерешительно потопталась в дверях, потом уселась в кресло для пациентов. Второго кресла не было, и Аня подошла к стеклянному шкафу, начала рассматривать хирургические инструменты, заглянула в эмалированный лоток и вздрогнула, увидев его содержимое.

Нос, три пальца, ухо, кисть руки, мужской половой член… лежали в лотке и, казалось, только что были отрезаны — еще дышали уходящей жизнью. Внимательно присмотревшись, она поняла, что перед ней муляжи. Они казались такими настоящими! Анне стало не по себе. Ей даже и в голову не приходило, что слишком точная копия может производить такое тягостное впечатление. И завораживающее одновременно.

Такое впечатление производит или совершенная красота, или совершенное уродство. Дилетанту трудно представить, что безобразное может вызывать такие же эстетические эмоции, как прекрасное. Красота и уродство — два крайних звена одной цепи, а цепь может смыкаться. Об этом знают художники. И хирурги. Недаром один известный хирург в частной беседе признался, что для него настоящая красота — это женский живот, вскрытый, весь в крови, с зажимами на кровеносных сосудах!

Вот и эти муляжи… В них заключено совершенное уродство, какое-то особое уродство — эти предметы имитируют жизнь, не будучи сами по себе ни живыми, ни мертвыми! И не потому, что в чем-то они отличаются от настоящих органов. Скорее наоборот, они воспроизведены слишком скрупулезно. Значит, именно слишком большая приверженность форме приводит к противоположному результату — к отходу от реальности?.. Или же дело в том, что муляжи неподвижны. Видимость жизни, застывшая в неподвижности. Не потому ли мимы, застывшие на площадях, вызывают такой интерес публики? А если маска, которую собирается сделать для Нади доктор Сомов, будет производить такое же жуткое впечатление?

Измайлова отпрянула от шкафа только тогда, когда в кабинет вошел доктор Сомов. У него была внешность Айболита: лысина, очки в роговой оправе с толстыми стеклами, похожими на линзы, пухлые щеки…

Некоторое время Сомов молчал, в замешательстве глядя на Анну.

— Позвольте, — сказал наконец он. — Вы от Бойко?

— Да.