Русская красавица. Напоследок

Каюсь. Тут Рыбка понял меня не правильно Опасаться за здоровье маман мне как-то в голову не пришло. Она же совсем не при чем и она же совсем в другой отрасли. То есть, уперлась бы, конечно, ничего бы о моем местонахождении говорить не стала. Но Рыбка бы и не особо выпытывал, просто хвост бы на маман натравил, и все. Моментально наши с ней встречи отследил бы. Переживала я сейчас из-за другого. О визите Карпика маман мне ничего не рассказывала. Почему? В «не хотела тревожить» и прочий бред я совсем не верю… Выходит, грош цена померещившейся мне между мной и маман искренности. Никогда она меня ровней считать не станет. Как была я для нее пустым местом, обязанным вызывать инстинкты заботы, так и осталась. И это обидно, между прочим. Мне-то казалось, что между нами теперь понимание и взаимоуважение… Хотя, маман права. Я действительно бестолочь. Иначе поняла бы, что поступаю очень странно. С прежними друзьями общаться не собираюсь, работу меняю накорню, квартирантов прошу оставить, а сама снимаю другое жилье. Тут любой человек поймет, что девочка от кого-то скрывается. Любой человек – просто поймет. А маман – еще и обидется страшно. Есть у нас с ней такая дурацкая привычка – все друг от друга исходящее на тон острее воспринимаем, чем должно. То есть наверное маман обиделась, что я ей ничего не рассказываю о том, от кого прячусь, и в ответ решила ни слова не сказать мне о расспросах Карпика. Глупая мстишка… Вредная… Интересно, что еще госпожа родительница от меня скрывает?!

– Да ладно, брось, – снисходительно тормошит меня Рыбка, отбирая у невеселых мыслей. – Не цепеней, а то мне скучно уже. Это я все так говорил, просто. Для демонстрации потенциальных возможностей. Как говорится, реклама двигатель понимания… Понимаешь? Ага!

Интересно, что он от меня хочет? Если бы нечто всерьез было нужно – действительно нашли бы уже сто раз. А раз так сложилось – «случайная встреча навеяла желание пообщаться», значит, ничего конкретного за всеми этими разговорами не стоит…

– А искать мы тебя – не искали, – вообще-то Рыбка из тех, что страшно увлекаются самолюбованием. Он так захвачен собственной речью, что, кажется, и близко не замечает моей невнимательности… – Хотя вспоминали частенько. И каждый раз я думал: вот есть человек, который плюнул мне в душу. Посмеялся в лицо! И ходит этот человек по городу без тени смущения, и всем, небось, еще и рассказывает, как легко поиметь Геннадия… И такое зло брало… Повезло тебе, что тогда на глаза мне не попалась. А от поисков Лилия отговорила: «Не стоит бегать», говорит, «и сама вернется… Ей от нас еще уйма всего потребуется…» Ведьма!

Похоже, стадия бесконечного восхищения Лиличкой у Рыбки уже миновала. В тоне его сейчас сквозили горечь и печальная покорность, с капелькой гордости. Так ведут себя люди, четко осознающие, что скрутившая их любовь – губительна. Что она, стерва, разъедает изнутри и властвует над жалкими уже останками. И при этом понимающие, что от любви этой никуда не деться, что она – вечное, терзающее наказание. Сам Рыбка всегда казался мне несколкьо жалким, но сила его чувства – пусть даже глупого, пусть даже к бессердечной Лиличке – не могла не вызвать уважения.

– Так вот, – продолжает Геннадий. – Моя всезнающая душевладелица предположила, что ты сама нас найдешь. Я не поверил. Кто ж после таких прокидонов сам наказания ищет и в руки обиженным дается? Я с Лилией поспорил. Ага! На существенную сумму, между прочим! И вот, как теперь оказывается, проиграл… Не пугайся, тебе счет выставлять не стану. Вроде, не за что…– договорив, Рыбка хитро щурится, склоняет голову на бок и пытается отследить мою реакцию. Стараюсь сохранять полное хладнокровие. – Ага! – добавляет он в конце.

Эта его дурацкая новоявленная привычка «агакать» напрочь выбивает из колеи. Губы сами растягиваются в усмешку, в то время как должны быть плотно сжаты, и изображать мое решительное недовольство похищением…

– Нет, ты все-таки лучше до приезда Лилии объясни, с чего ты вдруг объявилась. Напрямик выкладывай, что нужно. Я ведь – Рыбка, – хмыкает он. – Я ведь, может, и исполню твое желание. Ты же знаешь Лилию, она вряд ли в отношении предательницы может блеснуть ширкоосердием. Дает много – но своим, а у чужих предпочитает отбирать. Идеальная женщина. Ты сейчас – чужая. Так что уйти под мою опеку, сама понимаешь, тебе выгоднее.

На самом деле Рыбку толкает на эту речь вовсе не желание меня опекать, а банальное любопытство. Он-то знает, что Лиличка всегда воспринимала меня, как персональное свое кушанье. Такое блюдо она может и не отдать на общее растерзание. Поблагодарит Рыбку за поимку, заберет меня на междусобойчик. А ее последующие скупые рассказы, во-первых, исказят информацию, а во-вторых, не передадут бедняжке-Рыбке и сотой доли моих эмоций. Нет, Рыбе хочется самому полакомиться:

– Ну, чего объявилась, признавайся? – очень дружелюбно спрашивает он и отправляет в рот очередную порцию оливок. Зачем-то он ест их гроздьями, букетом накалывая на вилочку…