Русская критика от Карамзина до Белинского

так часто являющееся на горизонте московских гостиных, исполнен был г. Орловым превосходно. Беспристрастно можно сказать, что он составлял лучшее украшение пьесы: его басистый лаконизм, сиплая усмешка, величавое потряхиванье эполетами и, наконец, штука, выкидываемая в мазурке, уморила всех со смеху. Совершенно противное должно сказать о г. Живокини, представляющем Репетилова. Он ломается и коверкается нестерпимо. Роль служанки Лизы выполняется г-жой Нагаевой очень удовлетворительно. Некоторые находят, что она сбивается на тон французской субретки; но как же быть, когда это лицо не имеет подлинника в нашей общественной жизни, а действительно заимствовано из общих мест французской драматургии?

Третьестепенные лица суть гости, приезжающие на бал в третьем и разъезжающиеся в четвертом действии. Лица сии, несмотря на то, что говорят и действуют очень мало, весьма важны для пьесы: ибо ими выражаются различные оттенки физиономии московского общества. Они исполняются не равно удачно. Оригинальнее и любопытнее всех из них, без сомнения, князь Тугоуховский и графиня Хрюмина, эти два, так сказать, идиотизма московского общества, составляющие его исключительную принадлежность: ибо где, кроме Москвы, старость и расстроенное здоровье, а тем более потеря слуха, не снимают с людей оков общежития и не дозволяют им спокойно доживать век свой в недрах семейства? Хотя в роли князя Тугоуховского г. П. Степанов ничего не говорит, а только кашляет, но это молчание красноречиво; и роль сию можно отнести к числу тех, кои он отделывает с особенным искусством и прелестью. Напротив, г-же Божановской, представлявшей графиню Хрюмину, заметим, что ее ухватка совсем не старушечья и что в ней вообще неприметно никакой дряхлости, а только одна принужденная неловкость, обезображиваемая еще более пронзительным ее вскрикиваньем...

Вообще, сценическая поставка пьесы делает честь нашему театру. Мы с удовольствием заметили, что, для соблюдения верности, внимательность простирается даже до мелочей. Так, например, при разъезде хилого старика, князя Тугоуховского, окутывают шубой еще в передней, тогда как все прочие одеваются на лестнице. Некоторые недоумевают только, каким образом Лиза могла пугаться и не приметить Чацкого в сенях, при весьма ярком свете фонаря, и для чего было Фамусову кричать, чтобы принесли свечей, когда и без них было очень светло.

«Горе от ума» повторено 30 ноября и 10 декабря. Замечательно, что игра актеров с каждым разом ощутительно улучшается. Так как непомерная обширность сцены Большого театра, заставляя артистов прибегать к напряжению, составляет непреодолимое препятствие к успешному выполнению всякой пьесы, где естественность и истина составляют главное условие очарования, то мы надеемся, что «Горе от ума», при переводе на Малый театр, явится в наибольшем совершенстве.

IV СТАТЬИ О ЛИТЕРАТУРЕ ГРИБОЕДОВА, ПУШКИНА И ГОГОЛЯ

А. С. ГРИБОЕДОВ 1795—1829

Два небольших фрагмента, включенные в нашу книгу, вводят в творческую лабораторию Александра Сергеевича Грибоедова в пору завершения им комедии «Горе от ума».

Отрывок «<По поводу «Горя от ума»>» относится к концу 1824 или к 1825 году, когда Грибоедов хлопотал об издании комедии и мог готовить к ней предисловие. Его рассуждения об особенностях труда писателя, работающего для театра, сохраняют интерес и до наших дней.

Ответ на письмо П. А. Катенина датирован серединой января 1825 года. Драматург и критик Катенин, близкий друг Грибоедова, оказался среди тех, кто не понял художественного новаторства «Горя от ума». Его несправедливые упреки, что «сцены связаны произвольно», «характеры портретны», явно поразили Грибоедова. В ответе Катенину он не только раскрывает замысел пьесы, но и декларирует свои творческие принципы, главный из которых — писать «свободно и свободно», не подлаживаясь под шаблоны классицистской или романтической драматургии. Свобода творческой мысли приводила Грибоедова к критическому реализму.