Читаем Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика полностью

Такой перенос акцента, когда в женщине виделась больше мать, чем работница, привел в конечном счете к радикальному изменению топики дискуссии: поскольку материнство подконтрольно гинекологии, происходит медикализация дискурса о женщине. На страницах популярных женских журналов все чаще выступают врачи или представители смежных с медициной дисциплин. Изменяется и визуальный ряд журнальных публикаций. С журнальных полос исчезают женщины-директриссы в строгих костюмах, простые работницы и женщины-депутаты. Их место все чаще занимают фотографии женщин в интерьере больничных палат.

Проблемы советской гинекологии: низкая рождаемость, высокая детская и материнская смертность, катастрофическое количество абортов и, как следствие, женские патологии и бесплодие суждено было затронуть в печати не медикам, а демографам, которые еще в 1970-е годы пытались анализировать сложившуюся ситуацию. На стыке медицины и демографии в начале 1980-х годов развился целый жанр популярных руководств молодым супругам, предвосхищающий публикации конца 1980-х и утверждающий такие нормы полоролевого поведения, как ранний брак: чем раньше заключен брак, тем больше детей может быть рождено, прежде чем родители потеряют репродуктивные способности или необходимость материнства с медицинской точки зрения. Быть матерью полезно для здоровья, не быть — вредно [Кондаков 1981: 99]. Так что Горбачев, призывая женщин исполнить свой биологический долг, опирался на вполне разработанный научный и научно-популярный дискурс.

Именно демографы первыми вошли в конфликт с официальной гинекологией, фактически обвинив медицину во всех бедах пронатальной политики. Л. И. Ременник в 1986 году в статье для сборника «Детность семьи…» назвала аборт «наибольшим злом» и высказала крамольную мысль о необходимости популяризации гормональных препаратов [Ременник 1986:168–169] (цит. по: [Кон 1997: 305]) — Официальная медицина занимала прямо противоположную позицию, отказываясь от гормональных контрацептивов в пользу аборта. Для советской гинекологии аборт был наиболее привычным способом ограничения рождаемости, введение новых контрацептивов требовало переподготовки кадров. Кроме того, абортные клиники приносили значительный доход, так как аборт был платной процедурой. Но наибольшее значение в полемике pro и contra искусственного прерывания беременности имело то, что предпочтение абортной стратегии означало почти тотальный врачебный контроль за женским телом, который в советских условиях был практически равен государственному [Кон 1997:304]. Случаи прямого государственного вмешательства в репродуктивное поведение советских женщин известны. Это прежде всего запрет абортов с 1936 по 1955 год[255], в этом же ряду стоит и менее известный приказ Министерства здравоохранения от 1 августа 1971 года, ограничивающий применение гормональных контрацептивов [Кон 1997: 303].

Вероятно, что унизительность и болезненность процедуры аборта должна была заставить женщину лишний раз задуматься и, возможно, предпочесть материнство. Сами пациентки расценивали аборт как наказание: «тебя наказывают за твое поведение, за секс», цитирует И. С. Кон мнение 23-летней респондентки [Кон 1997: 303]— Распространенное мнение советских гинекологов об особенном вреде прерывания первой беременности в условиях тотальной контрацептивной безграмотности так же являлось косвенным аргументом в пользу раннего — «залетного» — брака и материнства. Таким образом, в дискурсе советской гинекологии тема сексуальности, и в особенности женской сексуальности, сводилась к чистой репродуктивности, а абстрактные партийные установки переводились на конкретный язык тела. Более того, сексуальность сама по себе, не освященная чудом материнства, оценивалась как нечто предосудительное. Советская гинекология отнюдь не обслуживала женщину. Она контролировала и диктовала ей сексуальное и репродуктивное поведение, определенное политическим и экономическим моментом, сохраняя таким образом инерцию тоталитарной эпохи и оставаясь по отношению к женщине контрольно-репрессивной институцией.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новые материалы и исследования по истории русской культуры

Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика
Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика

Сборник составлен по материалам международной конференции «Медицина и русская литература: эстетика, этика, тело» (9–11 октября 2003 г.), организованной отделением славистики Констанцского университета (Германия) и посвященной сосуществованию художественной литературы и медицины — роли литературной риторики в репрезентации медицинской тематики и влиянию медицины на риторические и текстуальные техники художественного творчества. В центре внимания авторов статей — репрезентация медицинского знания в русской литературе XVIII–XX веков, риторика и нарративные структуры медицинского дискурса; эстетические проблемы телесной девиантности и канона; коммуникативные модели и формы медико-литературной «терапии», тематизированной в хрестоматийных и нехрестоматийных текстах о взаимоотношениях врачей и «читающих» пациентов.

Александр А. Панченко , Виктор Куперман , Елена Смилянская , Наталья А. Фатеева , Татьяна Дашкова

Культурология / Литературоведение / Медицина / Образование и наука
Память о блокаде
Память о блокаде

Настоящее издание представляет результаты исследовательских проектов Центра устной истории Европейского университета в Санкт-Петербурге «Блокада в судьбах и памяти ленинградцев» и «Блокада Ленинграда в коллективной и индивидуальной памяти жителей города» (2001–2003), посвященных анализу образа ленинградской блокады в общественном сознании жителей Ленинграда послевоенной эпохи. Исследования индивидуальной и коллективной памяти о блокаде сопровождает публикация интервью с блокадниками и ленинградцами более молодого поколения, родители или близкие родственники которых находились в блокадном городе.

авторов Коллектив , Виктория Календарова , Влада Баранова , Илья Утехин , Николай Ломагин , Ольга Русинова

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / История / Проза / Военная проза / Военная документалистика / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука