Читаем Русская литература первой трети XX века полностью


История данной рецензии теснейшим образом связана с процессами, происходившими в русском символизме (ассоциировавшемся с искусством вообще) в начале 1910-х годов. После серьезного кризиса, означенного известной полемикой 1910 года, дальнейшее развитие символизма должно было быть связано с какими-то печатными органами, позволявшими авторам не только демонстрировать свои новые художественные произведения (что могло быть сделано и во внепартийных органах), но и печатать теоретические и собственно критические статьи. Именно таким журналом долженствовал стать «двухмесячник издательства «Мусагет»» «Труды и дни». Первоначально он замышлялся как печатный орган прежде всего трех поэтов — Блока, Андрея Белого и Вяч. Иванова, а также, до некоторой степени, его издателя и человека, добывавшего деньги на содержание всего «Мусагета» — Э.К. Метнера[949]. Однако во время своего пребывания на «башне» Вяч. Иванова в январе 1912 г. Андрей Белый счел необходимым привлечь к участию в журнале ряд людей, способных не просто расширить круг вкладчиков, но — ив первую очередь — создать картину серьезных теоретических исканий не только трех (или четырех) основателей журнала, но и ряда других сотрудников. Об этом своем намерении он сообщал Э.К. Метнеру 30 января: «Говорил со многими по поводу журнала; намечаются желающие сотрудничать. Профессор Аничков постарается написать нам для нас (скоро); на днях веду разговор с Сюннербергом; Кузмин пишет о «Cor ardens». Блок пишет статью»[950]. Как нетрудно заметить, в первом номере «Трудов и дней» из всего предположенного материала была напечатана лишь одна рецензия Кузмина[951].

Однако в ходе редакционной работы над номером заключительный пассаж рецензии был элиминирован. Узнав об этом, 29 марта 1912 г. Вяч. Иванов, бывший не только одним из ближайших сотрудников журнала, но и хозяином той квартиры, где жил Кузмин, и его близким другом, написал Метнеру письмо: «Дорогой Эмилий Карлович, мне весьма досадно и в то же время стыдно перед Кузминым за необъяснимую ампутацию, которой подверглась — и к моему лично ущербу — его статья... К тому же ему не выслан[952] журнал, и он чувствует себя — не обиженным, а униженным. Sic!»[953].

Оригинал ответного письма Метнера нам неизвестен, однако сохранился черновик, который вполне отчетливо показывает, какими аргументами пользовался автор: «Ампутация Кузьминской <так!> статьи вполне понятна: 1) ни я, ни Бугаев (ни другие в Мусагете) с заключением статьи согласиться никоим образом не в состоянии: 2) Бугаев даже обиделся (мне это передавали; сам он мне этого не говорил); 3) Куриозно утверждать подобное[954] и затем на след<ующей> странице помещать редакционное объявление об юбилее такого великого мастера как Бальмонт (которого я лично вовсе не поклонник[955]). И совсем эта ампутация не к Вашему ущербу; наоборот; ибо и так статья Пяста[956] + статья Кузмина заставила (ины) злые языки говорить о рекламировании В. Иванова в I № Трудов и Дней, на что я ответил конечно, что если Мусагет посвятил книгу Бальмонту, Брюсову, Белому[957], то почему ему (даже если признать, что мы «рекламируем») не уделить часть книжки журнала поэту и теоретику не меньшего калибра, нежели те трое...»[958]

В ответ Иванов разразился большим письмом от 3 мая, настолько принципиальным, что даже попросил М.М. Замятнину снять с этого письма копию и сохранил ее в своем архиве[959]. Мы, однако, цитируем его по оригиналу:


«О Кузмине».


Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное