Русская литература. Просто о важном. Стили, направления и течения

Покупка «мертвых» душ – дело инфернальное. Но торг между Чичиковым и Собакевичем имеет не пугающие, а гротескные черты. Кажется, что они о дровах торгуются, а не о людях. В итоге Собакевичу удалось надуть Чичикова: помещик подсунул ему мертвую женскую душу, в то время как Чичикова интересовали только мужские.

Куда несется птица-тройка

Гоголь хотел показать «всю Русь», поэтому символически мертвой в его поэме стала сама Россия. Писатель увидел, что страна пошла ложным путем корысти и торгашества и движется по нему к самому краю пропасти. Эсхатологическое звучание конца света в поэме Гоголя от главы к главе только усиливается.

И тем удивительнее образ птицы-тройки в последней главе. Под пером Гоголя бричка Чичикова превращается в стремительно несущуюся Россию: «Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса. Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе?»

Русь-тройка – это поэтически воплощенная вера Гоголя в высокое, всемирно-историческое значение России как православной страны. Он верил, что Россия, обогнав другие народы и государства, скажет свое слово в мировой истории. И слово это, конечно, будет из области нравственности.

Гоголь, который постоянно жил в Европе, чувствовал трагическую обреченность Запада. «Мудрости ‹…› не продают больше на европейских рынках», – писал он. Автор «Мертвых душ» объяснял это недостатком веры и, соответственно, духовности западной цивилизации. Поэтому в Европе «скоро поднимутся снизу такие крики, именно в тех с виду благоустроенных государствах, которых наружным блеском мы так восхищаемся ‹…›. В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы, что не поможет никакое человеческое средство». Религиозная глухота Европы, которую чувствовал Гоголь, вела к трагической безысходности в западной жизни. И вот здесь-то и заявит о себе Россия – страна глубокой православной духовности.

Гоголь понимал, что его мифологизированное представление родины имеет мало общего с реальностью, поэтому так болезненно воспринимал работу над «Мертвыми душами». Чем дальше он писал эту книгу, тем больше она казалась ему не литературным произведением, а жизнетворческим проектом, в котором он выступает не в роли автора, а в роли пророка; не обычного творца, а Небесного. Задача, конечно, невыполнимая.

Последние слова, которые написал Гоголь перед смертью, также посвящены «мертвым душам», но уже не художественным, а нашим: «Будьте не мертвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк, прелазай иначе, есть тать и разбойник». В этих словах опять ощутима вертикальная идея духовного воскрешения, которое, по мысли Гоголя, возможно только одним путем. Тем путем, который двадцать столетий тому назад был дан человечеству устами его Спасителя: «Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь».