Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

Вяч. Иванова не раз посещали мысли о предрасположенности к синтезу искусств именно славянских культур в силу особенностей национального характера, «славянского духа»: «Романо-германские братья памятуют о мере... А славянство радуется смене и плавкости форм и, плавя все формы, плавится само, текучее, изменчивое, забывчивое, неверное как влага, легко возбудимое, то растекающееся и дробящееся, то буйно сливающееся, недаровитое к порабощению природы, но зато неспособное к ее умервщлению холодным рассудком и корыстью владельческой воли, готовое умильно прильнуть к живой Матери-Земле; лирическое, как сербская или русская песня... ... Любит оно, гульливое, как волна, узывчивую даль и ширь полей, и вольные просторы духа, – и недаром тот, кто раздвинул мироздание в просторы беспредельные, – Коперник, – был славянин»[225].

Эту «плавкость» национального духа, проявляющуюся помимо прочего и в приученности к игнорирующим всякие духовные шоры, тесные границы шири и удали признает также А. Белый:

«Россия большой луг, зеленый. На лугу раскинулись города, селенья, фабрики.

Искони был вольный простор»[226].

Именно соборность представляется Вяч. Иванову одним из фундаментальных условий для того, чтобы смогли воплотиться в реальность те задачи, которые он ставит перед искусством как магическим действом, способным пересоздать духовно-культурную и материально-физическую действительность. Вяч. Иванов пишет в статье «Легион и соборность»:

«Есть неложные признаки, указывающие на то, что индивидуалистическое разделение людей – только переходное состояние человечества, что будущее стоит под знаком универсального коллективизма. Мне приходилось не раз высказываться о постулате новой «органической культуры», проистекающей из сознания, что современная «критическая» эпоха культуры, «дифференцированной» в принципе, уже изжила себя самое. Этим предчувствием воссоединения, «реинтеграции» был полон покойный Скрябин; отсюда выводил он, как пишет сам, – «склонность, например, у художников к соединению дифференцированных искусств, к сочетанию областей до сих пор совершенно чуждых одна другой»[227]. И далее характерное признание:

«Некое обетование чудится мне в том, что имя «соборность» почти не передаваемо на иностранных наречиях... ... И когда я слышу это слово произносимым в нашей среде, то в Психологическом обществе, где спорят о «соборном сознании», то на публичном словопрении о назначении театра, то в воспоминаниях друзей Скрябина о его замысле соборного «действа»... (Мистерии. – И.М.) дух мой радуется самой жизненности и желанности малого слова»[228]. Иванов делает попытки и религиозно-философского обоснования соборности:

«Теза Божьего «Аз есмь» и антитеза человеческого «аз семь» синтетически объединяются только в начале соборности, которая стоит под знаком вселенского «ты еси». Все три вершины этого треугольника святы...»[229].

Из данного высказывания Вяч. Иванова видно, какое колоссальное значение придает он как православно-христианский (в интересующие нас годы) мыслитель и художник началу соборности. Магическое слово художника реализует себя как соборное слово, которое есть синтетическое объединение человеческого начала с божественным. Такой и именно такой синтез приемлет Вяч. Иванов.

А вот как судит П.A. Флоренский:

«Процесс речи есть присоединение говорящего к надиндивидуальному соборному единству, взаимопрорастание энергии индивидуального духа и энергии народного общечеловеческого разума. И поэтому в слове, как встрече двух энергий, необходимо есть форма той и другой. Внешняя форма служит общему разуму, а внутренняя – индивидуальному». Для П.А. Флоренского «соборность» есть не что-либо метафорическое, а именно то, что она есть для всякого другого православного богослова и священника. Такая соборность – обязательное условие синтеза и по Вяч. Иванову. Что до Флоренского, то он в другом месте так варьирует свою мысль: «В слове я выхожу из пределов своей ограниченности и соединяюсь с безмерно превосходящей мою собственную волею целого народа, и притом не в данный только исторический момент, но неизмеримо глубже и синтетичнее, – соединяюсь с исторически проявленною волею народа, собирательно запечатлевшею себя образованием такой именно семемы данного слова»[230]. Вне этого синтез, выражаясь словами Вяч. Иванова, вырождается в «слитную муть»:

«Итак, мы, желающие, чтобы новое искусство возвысилось до стиля, должны поставить современной лирике требование, чтобы она прежде всего достигла отчетливого различения между содержаниями данности и личности и не смешивала красок той и другой в одну слитную муть, чтобы в ней не восторжествовал над логизмом вселенской идеи психологизм мятущейся индивидуальности, чтоб она несла в себе начало строя и единения с божественным всеединством, а не начало расстройства и отъединения...»[231].