Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

Художественный синтез в «Уединенном» отличается, между прочим, тем, что здесь Розанов (в отличие, например, от своих статей о Достоевском) не ограничивается обычным литературно-критическим анализом писательского творчества. Здесь из якобы «случайных», внешне разрозненных мыслей «вокруг» того или иного писателя исподволь складывается как бы мозаичный «портрет» его творчества, его жизни, мгновения которой «остановлены» в отдельных частичках этой мозаики. Тут уже не просто анализ, импрессионистическое переживание литературы (есть и «мгновения», и «мимолетности», и «случайность», есть и лиризм – набор основных черт, который обычно привлекается, когда доказывается, что чей-либо «импрессионизм» налицо. Следовательно, можно либо указывать еще на одного «импрессиониста» в литературе серебряного века, либо видеть, как формулировалось выше в нашей книге, «поэзию в прозе» (импрессионистические же отзвуки относить к разряду универсалий, окрасивших эпоху в целом).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Поэтика русского символизма была явлением, во многом пионерским в рамках общеевропейского литературного процесса. Ею ставились уникальные задачи теургического воздействия средствами искусства на предметный мир с целью его пересоздания. Феномены символа, синтеза, стилизации и т.д. были в ее рамках наполнены новым «магическим» смыслом. При этом синтезу отводилась роль всепроникающего, цементирующего и систематизирующего компоненты этой поэтики явления.

Художественный синтез в русской литературе начала XX века, как показал анализ, представляет собой весьма сложное образование. Однозначное понимание его в духе, аналогичном тем представлениям о синтезе, которые можно получить из наблюдения литературы более ранних эпох, было бы немалым упрощением.

В литературной культуре серебряного века родилась концепция «нового синтеза», в рамках которой перед художником ставилась задача овладения «забытым» (по представлениям авторов этой концепции) несловесными искусствами и словесным искусством – литературой – комплексом магических умений. Синтез искусств уподоблялся по своей роли эффекту резонанса, во множество раз усиливающему производимое действие, которое может не только повлечь великие разрушения, но и, будучи направляемо «боговдохновенными» художниками, осуществить грандиозные созидания. Силой синтетического искусства художественные деятели серебряного века надеялись преобразовать мир (причем, не только в духовном, но и в физическом смысле – всерьез к этому готовился, например, композитор А.Н. Скрябин).

Художественный синтез такого рода мыслился как синтез «религиозный», «мистический», что было естественно для авторов, считавших материалистическую картину мира вульгаризацией, затмением умов (вызванным в людях потусторонними силами зла) и т.п. Этот синтез призван был наделить синтетическое «искусство будущего» колоссальными возможностями, которыми искусства, взятые по отдельности, естественно, не обладают.

Музыка признавалась обычно тем центром, вокруг которого будут группироваться другие искусства.

Задачи магического преобразования жизни, грядущего нового жизнестроительства, понятно, выходили за рамки обычных представлений о задачах искусства. Но это не смущало теоретиков серебряного века, раз они подчеркивали, что просто возвращаются к исконным, забытым задачам и целям, которые некогда управляли усилиями волхвов, жрецов и т.п. Благодаря особому применение символов в обычных словах языка предполагалось восстановить особые скрытые магические смыслы (синтетическое искусство – средство общения с «потусторонним», с Высшей Творящей Силой, от которой и должны быть получены те небывалые энергии, которые необходимы для осуществления сверхъестественного преобразования мира).

Боговдохновенные поэты, согласно таким представлениям, произведения свои создают тоже по озарению свыше, как бы лишь записывая им внушенное, «продиктованное». Магическое слово боговдохновенного художника не может не быть словом соборным. Высшая же форма этого религиозно-мистического и соборного творчества – мистерия, которая обычно теоретически мыслилась по образу и подобию христианской литургии (практически к созданию мистерии подходил тот же Скрябин). Исполнение мистерии представлялось тем актом мощного воздействия на «микрокосм» человека и на вещный, природный мир, который невероятно форсирует эволюцию сущего (реализуя, в частности, ницшеанские обетования).