Читаем Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие полностью

«Яя жаа-аа-

ждуу...

Я страа-аа-

ждуу.

Дуу-уу-

шаа ии-стаа-ми-лаась в разлу-уу-кее...

Я жа-аа-ждуу, я

стрраа-ааааа-...»

Она звала, она томилась» (С. 376 – 378).

В итоге анализа приходится убедиться в исключительно большом значении в синтетическом художественном мире «симфоний» вокальных текстов (и светских-мирских, и религиозных), даваемых в такой специфической записи, как в приведенном материале. Хотя сам Белый не указывает в своих вступлениях к «симфониям» на данный факт, но тем не менее нельзя не подчеркнуть, что этим вокальным текстам принадлежит активнейшая роль как «музыкообразующему» началу, материальным носителям музыки в осуществляемом Белым художественном синтезе. Кроме того, одни и те же вокальные произведения, неоднократно проходя через ту или иную «симфонию» с вариациями, приобретают характер музыкальной темы и в этом качестве опять-таки участвуют в синтезе. И удвоенные (утроенные, учетверенные) гласные, и растягивание согласных, и необычные переносы – все подобные графические приемы выглядят проявлением попыток Белого дать нечто вроде аналога нотной записи музыки с указанием как долгот звуков, так и движения вверх и вниз по звукоряду.

Когда в конкретных случаях по тем или иным причинам такой радикальной цели автор не ставит и мелодия просто лишь упоминается в связи с перипетиями сюжета, Белый не дает и этой своей изощренной графической разбивки. Упрощение функций вводимого элемента текста влечет за собой, таким образом, упрощение его внешней формы. Ср. во 2-й симфонии: «В ушах еще звенел голосище приходского дьякона: «Во блаженном успении вечный покой...» (С. 102); «...И музыка на другом бульваре играла: «Смейся, паяц» (С. 103), «И хор молодых фрачников и девиц подхватывал: «Поцелуем дай забвенье, муки сердца исцели!! Пусть умчится прочь сомненье! Поцелуем оживи!!!» (С. 112); «Пели «Иже херувимы». Все потели» (С. 137), и др. Но зато:

«Сквозь общий крик старики тополя, как державные архиереи, воздымая костлявые руки свои, ликовали и кричали нараспев: «Чее-ее-ртооо-оо-оо Твоей вии-ждуу, Спаааа-аа-се мой» (С. 167). «За рекой пели: «Ты-и-и пра-а-сти-и-и, пра-а-а-сти-и-и, мой ми-ии-ии-ии-лааай, маа-аа-юу-уу лю-бо-оовь...» (С. 167).

Непритязательная любовная интрига 2-й симфонии (Сергей Мусатов – «сказка») отчасти однотипна любовной линии «Кубка метелей». Но здесь финал не трагический, как там, а фарсовый, и в этом можно увидеть одну из причин того, что звучат, проходя сквозь «симфонию», не романс Глинки «Сомнение» и не «Ночи безумные», как в «Кубке метелей», а в основном художественно слабые, с оттенком вульгарности, «жестокие» романсы и плясовые. Так, «жилистый генерал» из 2-й «симфонии» (ср. с полковником Светозаровым) заставляет «сказку» слушать именно их.

«1. «А теперь мы поставим этот валик», – сказал жилистый генерал и, счистив с валика пыль мягкой кисточкой, вставил его и пустил в ход граммофон.

2. Из трубы вылетели гортанные звуки: «О ее-сли бы выы-скаа-заа-аать мооо-жнооо всю сии-луу стра-даааний моо-их...» <...>

1. «А вот если я поставлю этот валик, то вы услышите Петра Невского, веселого гармониста и песенника», – выкрикивал генерал, восторженный и жилистый.

2. И уже из трубы неслись гортанные звуки, слова, полные плоскости, а после каждого куплета Петр Невский приговаривал под звуки гармоники: «Ккарраа-шшооо-оо, ккарраа-шшооо-оо, и еттаа очень ккар-рааа-шшооо-оо...» (С. 179).

«Музыкообразующее», «музыкоформирующее» значение для «симфонии» даваемых в такой записи вокальных фрагментов исключительно велико и во «2-й, драматической». Однако подбор мелодий явно коррелирует с сатирическими пластами ее содержания, которые отмечали уже современники (в нашем материале Н.Н. Русов) и который позже исследовали специалисты по Белому[271]. Ассоциативная «мозаика» осколков сюжета в «Кубке метелей» складывается в историю совсем иного рода – трагедийную. И это немедленно отражается на тональности таких «музыкообразующих» компонентов текста.

В «Кубке метелей» обсуждаемая роль вокальных мелодий вообще заметно повышена – они звучат несравненно чаще. По воле Белого они даже «врастают» одна в другую:

«Громыхала пролетка: «Рос-рос-рос... ста-рое... все то же...».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное