Русская литература Урала. Проблемы геопоэтики

Но все же встреча с Пермью стала для Кальпиди прежде всего источником самопознания и сопротивления, его лирический пафос изначально определился как пафос героический. Поэтому главный мотив отношения к Перми – борьба и соперничество, поединок. В стихотворении «Взгляд», где раскрывается понимание творчества как драматического диалога-поединка с миром, именно Пермь выступает персонифицированным выражением злоумышленной враждебности мира. Здесь сюжет нехитрой детской игры – кто кого пересмотрит – развертывается в метафору героического поединка с ускользающим и принимающим личину за личиной чудовищем. Напомним мифологическую семантику взгляда: Василиск, Горгона.

Пермь, посмотри на меня! Кто из нас более зряч?
Каждый дождливый четверг мир обновляет себя:
строится новый каркас, но архитектор – циркач:
очень похоже на дождь или начало дождя.

Взгляд как бы дышит: на вздох он забирает предмет,

выдох в пространство срыгнет трехмерно оплавленный лом.
Стала слезою листва, ибо сведенный на нет
лес уже восемь минут стянут петлистым зрачком.

Яблоком глаза надкушена в полном комплекте весна

вместе с пчелой, одуревшей в душном дурмане перги.
Глаз, студенистый до дна, но не имеющий дна,
топит в себе, как щенят, все – от пчелы до Перми.

То, что всплывет до утра, станет премьерою дня,

но навернется четверг, и завершится сезон.
Взгляд возвратится ко мне, но не застанет меня.
Спущенной тетивой будет дрожать горизонт (П, 65).

Обмен взглядами завершается победой героя, и лирический сюжет пермского цикла (и в целом первых трех книг) строится именно так: как преодоление Перми, победа в поединке:

Пермь, у ореха внутри тоже кривляется ночь.
Сколько ж орехов сломать, чтобы с твоею сравниться?
Ты опознала меня? (То-то пустилася вскачь.)
Да, это я из тебя страшную вырвал страницу (П, 70).

Тема преодоления Перми строится у Кальпиди многомерно. В пространстве пермского мифа развертывается и орфическая тема поэта-героя:

Приди мне в голову, что Пермь сродни аиду,
что я почти Орфей, спускающийся в ад,
я б наказал себя билетом на «Аиду»
и, чтоб наверняка свихнуться, в первый ряд (С, 30).

Тень Орфея, хотя и остранена здесь ироническим жестом (типический для Кальпиди прием сравнения через отрицание), помянута не всуе. Это глубинная проекция самоощущения Кальпиди, его понимания задач и масштабов ответственности поэтического призвания. Здесь он сосредоточенно серьезен, и обычное для него травестирование мифа не снижает пафоса темы. Поэт-герой призван, чтобы спасти мир. И эта тема решается как раз в связи с Пермью.