Русская литература XIX века. 1801-1850: учебное пособие

Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.

«Дума», 1838

Однако вместе с бунтарством в лирическом мире Лермонтова живет и молитва, стремление к гармонии и покою, и тогда включается иной поэтический регистр и из-под пера поэта рождаются «Молитва», «Ангел», «Когда волнуется желтеющая нива…», «Выхожу один я на дорогу…», «Родина» и др. Можно даже сказать, что молитва становится особым жанром лермонтовской лирики («В минуту жизни трудную…», «Не обвиняй меня, всесильный…», «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»). Примечательно, что последнее из перечисленных стихотворений в автографах поэта было озаглавлено «Молитва странника». Только в молитве, в доверительном обращении к Богу, в минуты душевного просветления и возможно для лирического героя постижение если не «счастья на земле», то лёгкости и гармонии бытия.

Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко…

«Молитва», 1839

Процесс восхождения лирического героя к духовной гармонии, постижения божественной красоты мира раскрывается в одном из самых загадочных лермонтовских стихотворений «Когда волнуется желтеющая нива…» (1837), которое, по мнению исследователей, представляет «редчайший случай гармонизации личного и внеличного» и позволяет «увидеть в расцвете и созревании природы процесс, сопрягаемый с развитием души, достигающей своей высшей зрелости в постижении красоты как воплощения сущности мироздания».

Стихотворение представляет собой единый синтаксический период с восходящей частью (троекратным повторением союза «когда» в начале трёх первых строф) и нисходящей частью (четвёртая строфа с двукратно повторенным наречием «тогда»), причём первая – восходящая часть – гораздо более развёрнута, чем вторая – нисходящая. От постижения внешнего мира природы в первых трёх строфах, через её одушевление (нива «волнуется», лес «шумит», слива «прячется», ландыш «приветливо кивает головой», ключ «лепечет… таинственную сагу») поэт движется к постижению мира внутреннего и раскрывает состояние человека в тот момент, когда растворяются противоречия между рассудком и сердцем, земным и небесным, и высшей точкой в душевном восхождении героя становится осознание божественной сущности мироздания:

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, —
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.

М.Л. Гаспаров, проанализировав семантическую композицию стихотворения, показал точное соответствие формы и структуры его внутреннему содержанию и сделал важный вывод: «Композиционной схеме “Когда… Когда… Когда… Тогда: Бог” соответствует семантическое движение “извне – вовнутрь, из материального мира в духовный мир… и от души к мирозданию, но уже просветлённому и одухотворённому”».

Но есть для лермонтовского лирического героя и ещё один путь обретения «свободы и покоя» – это сон. Мотив сна, как уже отмечалось выше, проходит через всё творчество поэта, он созвучен размышлениям шекспировского героя:

Умереть. Забыться.
И всё. И знать, что этот сон – предел
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть. И видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?