Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие

– Нет, брат, нету. Не ждали сегодня гостя дорогого, – отвечал Челновский, – и не приготовили.

– Сами могли есть.

– Мы и суп можем есть.

– Соусники! – прибавил Овцебык. – И гуся нет? – спросил он с ещё большим удивлением, когда подали зразы.

– И гуся нет, – отвечал ему хозяин, улыбаясь своей ласковой улыбкой. – Завтра будет тебе и студень, и гусь, и каша с гусиным салом.

– Завтра – не сегодня».

То ли наивность, то ли бесцеремонность героя всё более будут озадачивать рассказчика при последующих их встречах. Герой бредёт по жизни «на ощупь», ищет ответы у Платона и иных античных мыслителей. Не случайно на страницах рассказа возникает сравнение Богословского, пребывающего в тёмном мире своих философских химер, с Квазимодо Виктора Гюго, горькая судьба которого в какой-то мере объясняется его оторванностью от народа. Это сравнение усиливает трагедийное звучание рассказа.

Окружающих людей Овцебык делит всего лишь на две категории. Первая – это те, с кем он «сходился» и кто ему помогал, устраивая его житейские дела, находя ему работу, которую он тут же бросал и по уважительным причинам, и просто от скуки. Делать он, как выясняется, ничего не умеет, даже налить гостям чаю. Вторая категория – все остальные, которых он обыкновенно называл кратко и ясно «свиньями». Женщин всех считал дурами, дрянью. И вообще – «всё дребедень». Дух отрицания полностью овладел сознанием героя. «Сердце моё не терпит этой цивилизации, этой нобилизации, этой стерворизации!..» – говорит он Челновскому.

Так кому же проповедовать теории о правде, справедливости, равенстве, революции, если все «свиньи»? Монахи его речей не понимают, сближение с раскольниками разочаровывает, и даже с рассказчиком в последнюю встречу беседа не ладилась. Чего не может понять или почувствовать Овцебык? Оказывается, самой сути русской жизни. В этом убеждает четвёртая глава, где описываются воспоминания рассказчика о своём детстве, когда шестилетним ребёнком он сопровождал свою богомольную бабушку в поездках по монастырям и пустыням. Автор поменял местами последовательность событий, сначала представив нам главного героя с экзотическим прозвищем, а потом ретроспективно показав глубинку русской жизни с её каноническим пониманием добра и зла, норм и ценностей человеческих взаимоотношений. И в этом обнаруживается особый смысл, подготавливающий читателя к оценке душевных мук Овцебыка, его напряжённого неприятия народной жизни, которую он знает весьма поверхностно да и особого интереса к ней не проявляет.

Миру Овцебыка противостоит другой – монастырский, с его старинным укладом быта, чудотворными иконами, верой. Здесь жизнь протекает в труде, пении, в рассказах о странниках, разбойниках, в слове, в непосредственной близости к природе. Непреложное отношение к бытию, простое и мудрое – уж что определено Богом, то и будет. Отсюда и покой, и весёлая беспечность, и «чисто русское равнодушие к самому себе». Мало что изменилось за прошедшие годы. Это понимает рассказчик, но не Овцебык.

Усиливает несовместимость Богословского и окружающей жизни появление в повествовании главного оппонента героя, Александра Ивановича Свиридова. Возникает необходимая драматическому повествованию оппозиция: Овцебык – «ни барин, ни крестьянин, да и ни на что никуда не годящийся», – и талантливый Свиридов, одарённый ясным практическим умом. И самое обидное для Овцебыка в том, что этого нового хозяина жизни не в чем упрекнуть: не промотавшийся помещик, не разночинец, не церковного звания, а бывший крепостной (!), в 19 лет откупивший сам себя, обучившийся строительному делу, даже в Германию ездил совершенствоваться, потом откупивший семью, крепостную девушку Настасью Петровну, ставшую его женой и «правой рукой» Свиридова: «Она и хозяйство по хутору ведёт, и приказчиков отчитывает, и лес или хлеб, если нужно куда на заводы, покупает». Невольно рядом встают другие факты: нищенствующая старуха-мать Богословского умирает в богадельне, а жена, без смысла и любви взятая у раскольников, брошена на произвол судьбы.

К этим людям определяется на работу Богословский по протекции рассказчика. И наступает для Василия Петровича время великого искушения. Оказалось, что не все мужчины – пьяницы, а женщины – дуры. За этим фактом просматривался другой, более серьёзный и типичный; история неумолимо поворачивала от патриархального быта со всеми его плюсами и минусами в буржуазно-капиталистическое русло и предъявляла человеку новые жёсткие требования: хочешь жить – работай, твори, ищи себе место. Пытался Овцебык наглядно объяснить рабочим Свиридова, что такое революция, но они не пошли за ним.

Горечью и обидой пронизано письмо Богословского к рассказчику в Петербург, в котором он писал о Свиридове: «…вижу, что он, сей Александр Иванов, мне во всём на дороге стоял, прежде чем я узнал его. Вот кто враг-то народный… С моими мыслями нам вдвоём на одном свете жить не приходится. Я уступлю ему дорогу, ибо он излюбленный их… Никто меня не признает своим, и я сам ни в ком своего не признал».