Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие

В последующие годы, когда Тютчев уже находился в Мюнхене (поступив на службу в Государственную коллегию иностранных дел, он был «причислен к миссии в Мюнхене сверх штата»), поэт не прекращал общения со своим учителем. Раич настойчиво вёл Тютчева в мир литературы. В альманахах «Новые Аониды», «Северная лира» и журнале «Галатея» Раич печатает тютчевские стихи, а Тютчев впечатляюще воспроизвел его романтическое мироощущение в стихотворении 1825 г. «Проблеск». И не случайно Тютчев уже в июле 1836 г., обсуждая с И.С. Гагариным вопрос о публикации его стихотворений, советовал ему обратиться «к Раичу, проживающему в Москве; пусть он передаст вам всё, что я когда-то отсылал ему и что частью было помещено им в довольно пустом журнале, который он выпускал под названием “Бабочка”» (так Тютчев назвал журнал «Галатея»).

Еще раньше Тютчев с помощью Амалии Крюденер (это её Тютчев представит в стихотворении «Я помню время золотое…» в воздушном образе «младой феи») переправил свои стихи в Петербург. Более никакой заботы о печатании своих стихов в пушкинском журнале «Современник» Тютчев не проявлял, и позднее он будет это делать без особого энтузиазма. В творческом сознании Тютчева постоянно шла борьба с тем эстетическим императивом, о котором он писал из Мюнхена Гагарину в мае 1836 г.: «Ах, писание страшное зло, оно как бы второе грехопадение бедного разума, как бы усиление материи…» Безусловно, эта борьба сильнейшим образом способствовала достижению поразительного художественного совершенства тютчевских текстов, что сполна проявилось в цикле «Стихотворения, присланные из Германии», опубликованном в третьем и четвертом томах «Современника» за 1836 г.

Самым загадочным в этом цикле является его превращение из «неавторского» в «авторский». Тютчев не мог приложить свою руку к тому, чтобы 24 стихотворения обрели то композиционное единство, которое характерно именно для «авторских» лирических циклов (от пролога до финала в определённом композиционном ритме варьируются стихотворения натурфилософские и экзистенциальные с четким выделением вершин – «Весенние воды», «Цицерон», «Я помню время золотое…», «SilentiumU, «О чем ты воешь, ветр ночной?..», «Сон на море», «Не то, что мните вы, природа…»). И такое же чёткое обозначение финального стихотворения «Душа моя, Элизиум теней…», где не без риторического нажима выделено романтическое «двоемирие»:

Душа моя, Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
Меж вами, призраки минувших, лучших дней,
И сей бесчувственной толпою?..

Тютчевские тексты сплотились в художественное единство «авторского» цикла потому, что им суждено было принести весть о новой поэтической эпохе. Произошла первая встреча разных эпох («пушкинской» и «тютчевской»), что и зафиксировалось в четвертом томе «Современника»: после «Ф.Т.» сразу следует «Капитанская дочка» А.С. Пушкина. Разумеется, пушкинская традиция в поэтике Тютчева занимает положение доминантной. В стихотворении «29-е января 1837» Тютчев пишет о вечной жизни, уготованной пушкинскому гению:

Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..

Пушкинским гении освещал творческии путь Тютчева. А то противостояние между ними, о котором в свое время убедительно писал Ю.Н. Тынянов, было предопределено неизбежным конфликтом разных поэтических эпох. Цикл «Стихотворения, присланные из Германии», выдержав это испытание за счет чуть ли не абсолютной внутренней сплоченности, явил миру цельный художественный мир Тютчева. Тютчев как творец этого мира настолько потряс Л.Н. Толстою, что он скажет: «Без него нельзя жить».

Конечно, когда Толстой произносил эти слова (они воспроизведены в «Дневнике» В.Ф. Лазурского), он имел в виду, прежде всего то, что чарующие, эстетически покоряющие, страстные ямбы Тютчева – поэтическое чудо, сотворить которое мог только гениальный поэт. В этих толстовских словах такое же восхищение и поклонение, какое пережил А.А. Фет, многие годы стремившийся разгадать «тайну» поэзии Тютчева:

Вот наш патент на благородство, —
Его вручает нам поэт;
Здесь духа мощного господство,
Здесь утончённой жизни цвет.

Великое счастье – наслаждение высоким искусством. По мысли Толстого, Тютчев способен одарить этим «счастьем» всех, кто войдет в его поэтический мир. Но тютчевская поэзия – это не только поэзия счастья, но и поэзия ужаса, порождаемого «злой жизнью», в поэтическом постижении которой Тютчев проявил поразительное бесстрашие. Только это бесстрашие удержало вдохновение Тютчева, когда он создавал такие стихи:

И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Мужайся сердце до конца:
И нет в творении творца!
И смысла нет в мольбе!